Где-то на третий день их скитаний Стагир начал беспокоиться, глядеть вперед из-под ладони. Наперерез им ехали всадники, одетые почти так же, как их преследователи.

— Слава Аллаху! — воскликнул наконец Стагир. — Это же кешики моего родича Абдаллы, и он сам с ними.

Бусина двадцать шестая. Альмандин

Попервоначалу Стагир хотел везти ее дальше, в глубь земли Эро, но быстро понял, что в этом нет смысла. Старшая его сестра, пожилая красавица Дзерен, в былые годы родила своему кахану троих и многое знала. Беременность Та-Эль как-то сразу стала вне сомнений, хотя ее не затошнило ни разу, а месячные со всей очевидностью пресеклись только дней через двадцать после «ночи в раковине».

Носила она легко. Степь вокруг была скудна, один лук-порей да дикий чеснок. Зато по холмам и солончакам бродило много доброй пищи. Дзерен каждое утро ставила перед постелью золовки деревянное блюдо с вареной бараниной, присыпанной жесткой зеленью, и плоской горячей лепешкой: «Абдо велел тебя кормить». Сам Абдалла саблю Могора повесил себе на пояс, Бахра пустил в табун — пусть дерется с другими жеребцами и кроет всех кобыл, каких отобьет, уж больно конь хорош — и отбыл с летовки по каким-то своим неясным делам. Кто он был, этот родич «правой руки Таир-шаха»? Степной князек, каких на каждый здешний колодец по десятку? Надсмотрщик границ? Контрабандист и угонщик скота? Пожалуй, всё сразу.

Сначала Та-Эль подолгу сидела в палатке или рядом с нею, на какой-нибудь случайной тряпке. Потом начала разгуливать по лагерю. Дзерен ходила следом, вырывала из рук увесистые предметы: не лезь в наши бабьи дела, твоя работа иная. Пожилой кешик находился при ней неотлучно — не оступилась бы или не провалилась ногой в сусличью нору.

После всплеска всех страстей, после низведения на нее снизошла неразумная какая-то умиротворенность. Тончайшим песком, что струится по земле и веет по воздуху, редкой тонкой моросью дождя заволакивало душу, вымывало из нее горечь. Звенели травы тонкими голосами, жаркое марево дрожало над землею в сердцевине дня. Когда ей в первый раз принесли тонкий платок вдовьего темно-серого цвета — укутать голову и закрыть рот и нос — она отстранилась было, а потом согласилась и на это: ветер, который поднимался ближе к вечеру, холодил и сек лицо так, что слезы выжимало.

С наступлением осени Абдо стал собираться домой, на зимнее кочевье. Там навстречу им от высоких войлочных шатров высыпали несчетные чада и домочадцы. Первых, как ей с перепугу показалось, было гораздо больше: круглоголовые мальчуганы в расшитых камзольчиках и тафьях, смешливые девчонки с откровенно распахнутыми лицами. Всё это полчище вертелось вокруг, аж в глазах мелькало, и вопило на радостях:

— Наш кахан Абдо приехал, много скота пригнал, новую жену привез!

Тут до нее дошло, почему Дзерен часто говаривала как королева: наш супруг Абдо.

Сам он чуть погодя объяснил ей по-простому:

— По нашему древнему закону взять тебя в дом после смерти брата должен был Стагир, но он не возжелал. А старший его родственник — я, по Дзерен, Данилевой единоутробной сестре, и хотя родство это дальнее, то и лучше, меньше с шариатом рознится. Только вот непристойно тебе жить у меня без залога. Потому пришлось и никах заключить, и калым за тебя отдать — не тебе, так хоть кази на сохранение. Сыну пойдет.

Покосился на нее — вроде тихая, не брыкается, слезу не пускает. Вздохнул глубоко и сладко, точно ребенок после плача. Добавил:

— Ты… это… не бойся. Для постели у меня другие имеются. И потом с твоим чревом надо бережно обходиться, вон тебя как разнесло, будто спелую грушу!

…Она в блаженной усталости после своих трудов лежала в особой палатке, низкой и теплой, куда по обычаю никого не пускали.