— Остальное?

— Всё, что требовалось, — это вернуть нужные воспоминания.

Дорис охнула:

— И ты правда сумел это сделать?

В ответ доктор, весьма довольный собой, встряхнул на ладони маленькую склянку:

— Вот плод моих усилий. Я гипнотизировал опрашиваемых мужчин и женщин и пытался вернуть их память с помощью стимулятора воспоминаний, который заказал в Столице. Из дюжины подопытных разговорились двое. Видишь, даже со всей их наукой, создания тьмы не в силах полностью стереть наши мысли.

Дорис заметила, что доктор слегка запнулся на последнем предложении, но не поняла почему. К тому же её сейчас волновало другое:

— Но если это всё правда, док, то не должны ли и мы забыть об этом порошке?

— Нет, со мной пока всё в порядке. Если следовать моей гипотезе, потеря памяти происходит лишь тогда, когда подсознание получает реальные доказательства обнаружения уязвимости вампиров. Однако ни ты, ни я в глубине души не слишком-то верим в эффективность подобного препарата. Наверное, потому вражеское программирование пока не начало действовать.

— Тогда почему бы нам не записать где-нибудь?..

— Бессмысленно. Впоследствии даже тот, кто писал записку, примет её за горячечный бред сумасшедшего.

Слегка разочарованная, а то и просто спущенная с небес на землю, Дорис попробовала другой подход:

— Значит, твой порошок — та самая штука на букву «т» из письма отца?

И снова врач покачал головой:

— Боюсь, что нет. Я много размышлял, но так и не смог связать препарат с этой буквой. Возможно, твой отец, ошеломлённый сделанным великим открытием, просто ошибся в написании, но не думаю, что дело в этом. Большинство прочих опрошенных слышать не слышали ни о каком порошке. Полагаю, буква «т» означает нечто совершенно иное.

— Но если кто-то сумел вспомнить порошок, отчего они забыли остальное?

Доктор Ферринго помолчал, а потом заговорил так тихо и печально, что Дорис едва расслышала его:

— Я всегда чувствовал, что есть нечто весьма ироничное в отношениях людей и знати — точнее, во взгляде аристократов на человечество. Сомневаюсь, что ты, с учётом текущих обстоятельств, поймёшь это, но вампиры, возможно, чувствуют к нам некоторую привязанность.

— Какого чёрта! Аристократы считают себя нашими друзьями? Какая чушь!

Рука Дорис резко — ещё резче, чем её тон, — рванула шарф, скрывающий раны на горле. Впервые за всю свою жизнь девушка сверлила старого врача самым свирепым взглядом:

— Мне плевать, кто ты такой, док, но… Я слов не нахожу!..

— Не кипятись так! — Доктор всплеснул руками, пытаясь успокоить девушку. — Я никоим образом не утверждаю, что вся знать испытывает к нам подобные чувства. Любое изучение исторических фактов показывает: в подавляющем большинстве случаев вампиры демонстрируют отнюдь не симпатию, но относятся к людям хуже, чем к машинам. В эмоциональном отношении — если на миг допустить, что у вампиров вообще существуют эмоции, — девяносто девять процентов аристократов ничем не отличаются от напавшего на тебя лорда. И очень трудно принять в расчёт реальность существования оставшегося единственного процента. В другой раз я перечислю тебе все обнаруженные мной факты…

«Только вот будет ли у меня этот „другой раз”?» — подумала Дорис. Она чувствовала как за окном, рассекая по-весеннему сладкий воздух, к ней несётся древнее зло.

Доктор Ферринго больше не смотрел на Дорис. Прикипев взглядом к какой-то точке на полу, он продолжил излагать свои соображения:

— Например, почему они проводят различие между своими слабостями и оружием, которым их можно уничтожить? Почему какие-то воспоминания об этом порошке остались, хотя их можно было бы стереть напрочь, как слово, начинающееся с буквы «т»? Или по сравнению с этим «т» порошок всего лишь мелкая помеха? Или ублюдки просто дразнят нас? Хозяева жизни кинули людишкам кость — вот, мол, радуйтесь.