|
.. Он был простой рыбак. Если бы он дал слово простого рыбака, он бы его сдержал.
Бланш. Хороший ответ, сестра Констанция! Сестра Гертруда. А вы, сестра Бланш... Очень недолгое молчание. Оно длится ровно столько, чтобы понять: в монастыре живет какое-то недоверие к сестре Бланш. Но одна из монахинь тут же говорит, чтобы рассеять общую неловкость. Сестра Марта. А вы, сестра Бланш, что вы думаете о патриотах? Это краткое молчание явно привело Бланш в смятение. Она побледнела, губы ее дрожат. Бланш. Я... Я... Я думаю, что они не любят религию, сестра моя... Сестра Марта. Может быть, они ее просто не знают? Сестра Валентина. О! Вам свойственны большие иллюзии, сестра моя... Сестра Марта. А вам — маленькие предубеждения, сестра моя... Настоятельница. Довольно, довольно, дети мои! Стоило на десять минут отпустить поводья, как вы тут же, Бог мне прости, открыли заседание, как эти господа в парламенте. Пусть такой постыдный случай послужит уроком для тех, кто уже считал себя отрешившимся от мира потому только, что молится с охотой. Вы знаете, дети мои, люди думают, что мы совсем не такие, как они. Но с нашим святым уставом и с этой обителью — а они неразлучны, как душа с телом,— дело обстоит так же, как с королевским величием или с роскошными одеждами: они прикрывают иной раз убогость безобразного тела. Чем бы мы были, несчастные, без устава и нашей обидели! Поэтому знайте твердо — я пойду на все, чтобы нас оставили жить здесь, согласно нашему призванию, даже если все вокруг заполыхает огнем. Дух нашего устава требует, прежде чем претерпевать насилие, сделать все возможное, чтобы его обезоружить. Как нет сражения без павших, так нет и мученичества без человекоубийства, и смиренная дочь Кармеля должна понимать: кроме тех случаев, когда нельзя поступить иначе, не оскорбляя Господа, принимать мученичество, быть может с риском для спасения души своих палачей,— значит, слишком дорого платить за славу для таких жалких служанок, как мы... Впрочем, к чему говорить о мученичестве? Об этом нет речи для нас, и я не хочу, чтобы наши головы распалялись от таких мыслей. Нас могут выбросить на улицу, вот и все. Мы в таком же положении, как те бедняки, что не смогли расплатиться с долгами к Троице и на Михайлов день оказались без гроша в кармане. Так что поумерьте ваше пылкое воображение. Сцена VII - Настоятельница вместе с матерью Марией от Воплощения. Звенит колокольчик. Какой-тр шум, приглушенный толстыми стенами. Настоятельница и мать Мария переглядываются. Наконец входит одна из монахинь. Настоятельница. Что происходит? Монахиня- Там у калитки человек на лошади. Он хочет видеть преподобную мать настоятельницу. Настоятельница. У какой калитки? Монахиня. У той, что с переулка. Настоятельница. Кто так старается проскользнуть незаметно, тот не может быть врагом. Взгляните, мать Мария. Преподобная мать настоятельница встает, губы ее чуть заметно шевелятся. Но лицо ее остается невозмутимым. Мать Мария возвращается через минуту. Мать Мария. Мать моя, это господин де Лафорс, который желает повидать сестру перед отъездом за границу. Настоятельница. Пусть предупредят Бланш де Лафорс. Обстоятельства позволяют такое нарушение устава. Я хочу, чтобы вы присутствовали при их беседе. Мать Мария. Если Ваше Преподобие позволит... Настоятельница. Вы, мать Мария, и никто другой. Сцена VIII Монастырская приемная. Занавеска наполовину отдернута. Бланш с открытым лицом. За занавеской мать Мария от Воплощения; на лице ее густое покрывало. Шевалье. Почему уже двадцать минут вы держитесь так — глаза в землю, едва отвечаете? Разве так нужно встречать брата? Бланш. Богу известно, как я не хотела бы чем-то вас огорчать. Шевалье. Без лишних слов — наш отец полагает, что здесь вы не в безопасности. |
