|
Храбрость тоже может бьггь дьявольским наваждением. Только другим. Каждому из нас случается бороться со своей храбростью или со своим страхом, подобно безумцу, ловящему свою тень. Важно только-одно: чтобы все мы, отважные и малодушные, всегда были там, где угодно Богу, а в остальном полагались на Него. Да, нет другого лекарства от страха, кроме как кинуться очертя голову в волю Божию, как олень, за которым гонятся собаки, кидается в черную и холодную воду.
Сестра Констанция. Но ведь затравленный олень в конце концов оборачивается и начинает отбиваться от собак! Неужели не найдется добрых французов, чтобы стать на защиту наших священников? Настоятельница. Это нас не касается. Мать Мария (обращаясь к другим монахиням). Ее Преподобие не имеет в виду, что нам запрещено этого желать. Сестра Алиса. Зачем мы будем нужны в тот день, когда не станет священников и наш народ лишится Святых Даров? Настоятельница. Когда недостает священников, появляются в избытке мученики, и так восстанавливается равновесие благодати. Молчание. Видно, что мать Мария хочет говорить, но еще немного колеблется. Кое-кто из монахинь оборачивается к ней. И вот уже все глядят йа нее, кроме Констанции и Бланш. Бланш так и не поднимает глаз, с выражением мучительной тоски. Констанция пытливо смотрит на нее. Мать Мария (внезапно произносит негромко и отчетливо, так, что угадывается сила сдерживаемой страсти). Мне кажется, устами Ее Преподобия глаголет Дух Святой. Все встрепенулись. Молчание. Лицо настоятельницы по-прежнему невозмутимо, но чувствуется, что она собрала всю свою волю. Повисшая в воздухе напряженность выдает глубину расхождений между этими двумя женщинами. (Все так же отчетливо.) Я думаю, что нечестивому режиму, притязающему отменить монашеские обеты, цаша Община, вся целиком, должна ответить торжественным обетом мученичества. Общее, хотя и сдержанное, одобрение. Две-три пожилые монахини опускают голову. Бланш медленно поднимает глаза и жадно смотрит на мать Марию от Воплощения. Чтобы во Франции остались священники, дочерям Кармеля больше нечего отдать, кроме своей жизни. Настоятельница (холодно, после долгого молчания). Вы плохо расслышали меня, мать Мария, или плохо поняли. Не нам решать, появятся или нет со временем наши жалкие имена в требнике. Я не хотела бы уподобиться тем званым, о которых говорится в Евангелии, что они садятся на первое место, хотя может случиться, что Хозяин пира отошлет их на последнее. Почтительное молчание матери Марии. На лицах некоторых молодых монахинь выражается разочарование и даже досада. Ну-ну... «Мученичество» — это легко говорится... Но если с нами приключится несчастье... Мать Мария (словно против воли). Ваше Преподобие не может называть несчастьем:.. Настоятельница. Я придаю этому слову его обычный смысл, я говорю на языке всех людей. Среди великих святых одним смерть была любезна, другим ненавистна, третьи и вовсе от нее бежали. Мой чепец мне свидетель! Если мы станем называть счастьем то, что все люди называют несчастьем, многого ли мы тем добьемся? В добром здравии желать смерти — значит питать свою душу призраком пищи, как тот помешанный, что кормится запахом жаркого. Какое-то время она наблюдает за монахинями, особенно молодыми, глядя на них поверх очков. Все понурили головы. Взгляд и голос настоятельницы удивительно смягчаются. Я должна была укрепить вас на ногах, дети мои. Вы уже не держались на земле, вы стали такими легкими, что стоило бы ветерку подуть вам в юбки — и вы бы улетели на небо и затерялись в облаках, как воздушный шар господина Пилатра ... А мне мои дочки нужны! Кем бы я была, без них? Старухой невысокого ума и к тому же пустомелей, как вы только что убедились... Молчание. Обстановка понемногу разряжается. Мать Мария, Бог мне свидетель, я говорила не о вас. |
