|
Герцогиня заглядывала даже иногда в газеты, чтобы почитать о поступках и позах этих господ. Кто сказал бы ей в Париже, пять месяцев тому назад, что она будет прибегать к таким средствам, чтобы убить время! Однажды, принц Фили проезжал через площадь. Герцогиня легко и небрежно стояла на монументальном балконе своего первого этажа и смотрела вниз, вдоль длинных колонн, у подножия которых два грифа охраняли портал. Слева ехал элегантный всадник, справа господин в военном мундире, в средине же маленький человечек, который горбился, бросал по сторонам блуждающие взгляды и беспрестанно теребил маленькими бледными руками редкие черные волосы, пробивавшиеся на щеках. Герцогиня хотела уйти; Фили уже увидел ее. Он вскинул кверху руки, лицо его просияло и порозовело. Он хотел остановиться. Элегантный спутник услужливо придержал свою лошадь, но гигант-воин грубо дернул поводья лошади принца. Фили втянул голову в плечи и, не протестуя, поехал дальше. Его жалкая спина исчезла за углом. *** Это было в декабре. Она переезжала бухту. Светлый, изящный город, расположенный с прелестью, свойственной городам Италии, остался позади; напротив, под тяжелым грозовым небом лежала серая каменная пустыня с разваливающимися хижинами. Это зрелище, оскорблявшее ее, зажгло в ней в то же время смутную потребность на что-то отважиться, действовать, померяться силами. Она велела подать себе весла и храбро погрузила их в шумные волны, швырявшие лодку. Она видела свое бессилие и боролась из упрямства. В это время она заметила на берегу несколько человек; они широко открывали рты и дико размахивали руками. Казалось, они были рассержены; какой-то старик с взъерошенной седой бородой грозил ей кулаками, прыгая с ноги на ногу. - Что с ними? - спросила она лодочника. Он молчал. Егерь нерешительно объяснил: - Им не нравится, что ваша светлость желаете грести. - А! Какое им до этого дело? Должно быть, эта странная ревность - одна из особенностей этого народа. Она вспомнила тех непонятных людей, которые в детстве считали ее ведьмой. У этого народа множество причуд. В так называемых народных песнях он поет о турецких войнах, которых никогда не было. Она положила весла; лодку прибило к берегу. Она вышла. Старик еще раз взвизгнул и боязливо ускользнул. Она посмотрела в лорнет на молодых парней, стоявших перед ней. - Вы меня очень ненавидите? - с любопытством спросила она. - Проспер, почему они не отвечают? Егерь повторил вопрос на их языке. Наконец, один из них голосом, еще хриплым от проклятий, сказал: - Мы любим тебя, матушка. Дай нам денег на водку. - Проспер, спроси их, кто такой старик. - Наш отец. - Вы пьете много водки? - Редко. Когда у нас есть деньги. - Я дам вам денег. Но половину отдайте отцу. - Да, матушка. Все, что ты прикажешь. - Проспер, дайте им... Она хотела сказать: двадцать франков, но подумала, что они перепьются до смерти. - Пять франков. - Половину отцу, - повторила она, быстро садясь в лодку. - Если я буду смотреть, они, конечно, дадут ему, - думала она. - Но если не смотреть? Она была заинтересована, хотя и говорила себе, что совершенно безразлично, как поведет себя из-за пяти франков какая-нибудь грязная семья. На следующий день она хотела послать туда Проспера, но он доложил ей, что пришел старик. |
