|
Но мне хотелось бы тоже жить, а этого не хотят. Он подкрался к ней на цыпочках и с напряжением шепнул у самого ее лица: - Хотите знать, кто этого не хочет? Она закашлялась; ее обдало сильным запахом алкоголя. - Ну? - Ие-зу-иты! - А! - Я слишком просвещен для них, поэтому они губят меня. Но кто в теперешнее время набожен? Умные притворяются; я для этого слишком горд. Разве вы, герцогиня, верите в воскресение мертвых или в деву Марию, или вообще во все небесное царство? Что касается меня, то я перерос все это. - Я никогда не интересовалась этим. - Предрассудков у меня нет никаких, говорю я вам. Церковь боится меня, поэтому она губит меня. - Как же она это делает? - Она поощряет мои порски. Она подкупает окружающих меня, чтобы мне давали пить. Если я встречаю где-нибудь красивую женщину, то это подсунули ее мне монахи. Я не уверен даже, герцогиня, что вы... вы сами... может быть, вы все-таки набожны? Он искоса поглядел на нее. Она не поняла. - Почему вы стояли на днях на балконе как раз в то время, когда я проезжал? - Ах, вы думаете? Он колебался, затем тоже рассмеялся. Потом доверчиво придвинулся поближе к ней. - Я боялся только, потому что вы так необыкновенно хороши. Фили, сказал я себе, здесь ловушка. Иди мимо. Но вы видите, я не прошел мимо: я сижу здесь. Он подошел ближе: его болтающиеся ручки уже гладили кружева на ее груди. Она встала. - Ведь вы не прогоняете меня, а? - пролепетал он, взволнованный и недовольный. - Ваше высочество, вы позволите мне уйти? - Почему же? Послушайте, герцогиня, будьте милой. Он мелкими шажками бегал за ней, от стула к стулу, смиренный и терпеливый. - Но этот старый хлам Empire вы должны выбросить и поставить что-нибудь мягкое, чтобы можно было уютно поболтать и погреться. Тогда я буду приходить к вам каждый день. Вы не поверите, как мне холодно дома, у моей жены. Должны же были привезти мне жену из Швеции, которая начинает проповедывать, как только завидит меня. Quelle scie, madame! Шведская пила-рыба: каламбур моего собственного изобретения. И к тому же еще французский! Ах, Париж! Он говорил все медленнее, боязливо прислушиваясь. Портьера поднялась, на пороге появился элегантный спутник принца. Он низко поклонился герцогине и Фили и сказал: - Ваше высочество, позвольте мне напомнить, что его величество ждет ваше высочество в одиннадцать часов к завтраку. Он опять поклонился. Фили пробормотал: - Сейчас, мой милый Перкосини. - Дверь затворилась. Принц вдруг оживился. - Вы видели этого негодяя? Это барон Перкосини, итальянец. Негодяй, он на службе у ие-зу-итов. Он ждал, пока я здесь у вас хорошенько освоился. Теперь он уводит меня в самый прекрасный момент, когда я начинаю надеяться. Я должен сойти с ума, иезуиты заплатят за это. Скажите, дорогая, герцогиня, можно мне завтра прийти опять? - Невозможно, ваше высочество. - Пожалуйста, пожалуйста. Он молил со слезами в голосе. - Вы слишком прекрасны, я не могу иначе. Затем он опять принялся болтать. - Майор фон Гиннерих, мой адъютант, о, это совсем другое дело. |
