|
- Я искренно благодарю его преосвященство. - Он рассказывает всем, кто к нему приходит, о чарующей личности герцогини Асси. Да, герцогиня, он в восхищении от вас и от вашего дела. - В восхищении? - Как могло быть иначе? Такая благородная женщина, и такое великое дело. Свобода целого народа! Кардинал относится к нему с самым горячим участием. Он молится за вас. - Молится? - И я тоже молюсь, - прибавил он, стараясь лишить свой голос светского жира. Она молчала. "Он лжет более грубо, - думала она, - чем предписывает вежливость. Зачем?" Он объяснился: - Как известно, церковь поощряет все виды деятельной любви, а сколько прекрасных намерений служат здесь несчастному, угнетенному тиранией и бедностью народу. Вы, герцогиня, сами воплощение этой возвышенной любви. Бескорыстные господни борцы, как маркиз Сан-Бакко, приносят огонь своего мужества. И может ли отсутствовать христианский священник там, где государственные люди, как Павиц и финансисты, как Рущук, проявляют истинно-библейские качества? Ведь они мудры, аки змеи, и невинны, аки голуби. - В особенности Рущук, - сказала она, не меняя выражения лица. - Рущук - человек выдающийся! Мы уже давно следим за его деятельностью. Перевес, который его ловкость дала ему над капиталистами юго-восточной Европы, интересует нас. - Так мой придворный жид такая важная личность? - Ваша светлость! Без него или против него в Далмации нельзя устроить ничего. Подумайте, столько денег! Он повторил, надув щеки: - Столько денег!.. Кто хочет действовать среди людей и господствовать над ними, тому нужны эти три вещи: мужество, ум и деньги. Но из них деньги - самая важная. - Монсеньер, теперь вы забываете любовь! "Сейчас он был искренен", - сказала она себе. Но он впал опять в сладкий тон. Он погрузился в описание душевных прелестей высокопоставленной дамы, которая в юношеском возрасте уже поворачивается спиной к суетности мира. - Не стояли ли вы на вершине блеска, который дают знатное происхождение, богатство, красота и грация? Но для вас, герцогиня, все это было ничто. Уже в юношеском возрасте вы отреклись от всего и сделались матерью, утешительницей и защитницей вдов, покинутых сирот и угнетенных, нуждающихся и беспомощных... Кормилицей и поилицей голодных и алчущих, сестрой изнывающих... Он называл все проявления человеческого горя, какие только приходили ему в голову, и все евангельские добродетели, к которым они давали повод. Его пальцы с квадратными ногтями поднимались и опускались, подсчитывая, на его черном одеянии. Наконец, он достаточно взвинтил самого себя, чтобы воскликнуть: - У одра болезни человечества стоите вы, герцогиня, как смиренная служанка, в ореоле христианского смирения. Ей стало противно: - Я менее смиренна, чем вы думаете. К тому же я действую не по предписанию, следовательно, неблагочестиво. Он посмотрел на нее с открытым ртом, плохо понимая. Но тотчас же овладел собой. - Отсюда ваши испытания! - торжествующе объявил он. - Вы делаете много похвального, я не отрицаю этого. Но вы делаете это без истинной веры. А бог смотрит только на сердце. Сознайте это, пока есть время! Она была изумлена этим переходом к суровому ходячему проповедническому тону. |
