|
Подумайте только. Тогда вы бросите меня, и я буду обманут и лишен всего - своего права презирать подкупленных и обладания герцогиней Асси. - Невероятно! Она громко расхохоталась. Страх, что он останется в убытке при этой сделке, заставлял его наносить ей самые неприличные оскорбления. Начались танцы, их окружили болтовня и смех. Разгоряченные тела касались их колен. Делла Пергола сказал, ни на минуту не отвлекаясь от дела: - Мне важно избегнуть недоразумений. Итак, тотчас же, как начнется моя кампания, герцогиня, я становлюсь вашим возлюбленным. С корректурой моей первой статьи в руках я иду на наше первое свидание. У нее вырвалось: - Очевидно, вы не привыкли к успеху у женщин? Он смотрел на нее, пораженный. - Надеюсь, я не оскорбил вас? - Чем же? Но я остаюсь при своем. Она встала. - Сначала успех. - Герцогиня, прошу вас, войдите в мое положение! Он не отходил от нее, лепеча: - Как я могу положиться на это! Я не настаиваю на своих условиях, но поставьте сами более приемлемые. Так как она не ответила, он боязливо спросил: - По крайней мере, вы не берете своего слова обратно? - Ни в каком случае. - Значит, я буду счастлив? Но когда! Ну я, значит, буду счастлив... Ее увлекла группа дам. Она думала: "Он еще не может поверить этому. Когда тайный советник навещает его в его квартире, он тоже с трудом верит своему счастью". Сейчас же вслед за этим ей пришло в голову: "Но о тайном советнике он тотчас же сообщает своим читателям! Не рассказал бы он им завтра, что надеется быть услышанным герцогиней Асси!" *** Он чуть не сделал этого. Мысль, составлявшая его гордость, пробивалась на следующий день во всех его фразах. Она рвалась у него из-под пера, и он с трудом сдерживал ее. Он сидел, откинувшись назад и устремив глаза на большого бронзового Гарибальди, стоявшего напротив него на краю широкого письменного стола. Через два зала доносился гул типографских станков. Делла Пергола размышлял. - Как это случилось? Она, - я не помню уже, когда это началось, - засела в моем воображении. Ведь в сущности, в душе я недоразвившийся поэт, подверженный катастрофам. Я спросил себя, кем ее считают другие. Другом народа. Это была, конечно, нелепость, как все предрассудки других. Более хитрые или враждебно настроенные утверждали, что она честолюбива. Но она гораздо больше, чем честолюбива, - она горда. Стать королевой Далмации, царства коз, - для нее, несомненно, не цель, достойная имени Асси. Я решился видеть в ней нечто необыкновенное, великую мечтательницу, Гарибальди в юбке - и Гарибальди несчастливого. Какая это была поистине глубокая идея! Но в то же время я перестал бывать в обществе. Видеть эту женщину стало для меня слишком мучительно. Ее красота, своеобразие ее души, ее оригинальность - все мучило меня, потому что обязывало меня стать ее другом, если возможно, ее возлюбленным. Другие были чернью, все - чернь, кроме меня и этой женщины. К сожалению, я не мог не уважать ее. Я должен был приблизиться к ней, а я был менее ловок, чем любой дурак. Это было страшно мучительно, но я должен был. Ну, слава богу, это свершилось. Один раз я был близок к тому, чтобы написать о ней что-то очень злое - чтобы разрядить возбуждение, которым я был обязан ей, во вред ей. |
