Я отщелкала четыре «вельвии» и два «эктахрома», сложила все в рюкзак и собралась домой. Было почти четыре часа, хотелось есть и пить, а я ничегошеньки с собой не захватила. Наверное, я привыкла быть все время с Фордом, а там, где Форд, всегда есть еда и питье.

Я испустила долгий, полный жалости к себе вздох, закинула рюкзак на плечи и зашагала по тропе обратно. Признаюсь честно, мне стало намного лучше. Я уже не чувствовала себя покинутой и не злилась на Форда. Я провела отличный день, уверена, у меня получилось несколько шикарных фотографий. Может, стоит выпустить серию поздравительных открыток и продавать их туристам, пересекающим Аппалачи? Может...

Я резко остановилась и огляделась по сторонам: я не узнавала места. Передо мной бежал узкий ручеек, но по пути сюда я не переходила ни через какой ручей. Я повернула назад в поисках своей тропы и размечталась о том, как расстроится Форд Ньюкомб, когда придется отправлять Национальную гвардию на мои поиски. «Нельзя было оставлять ее одну», — скажет он...

Я шла минут двадцать, но до сих пор не увидела ничего знакомого. Я уже начала беспокоиться, когда слева заметила солнечный зайчик. Он двигался. Мне стало любопытно, однако в то же время я испугалась, потому что не знала, где нахожусь. Я отступила с тропы в лес. Я старалась производить как можно меньше шума, шагая по мягкой земле, и мне это удавалось. В лесу царил полумрак, подлесок рос густо, но я все равно видела солнечный зайчик. Сердце колотилось где-то в области горла: а что я там увижу? В голову настойчиво лезли мысли о Джеке Потрошителе и блестящем лезвии ножа.

Добравшись до края леса и выглянув из-за деревьев, я едва не расхохоталась от облегчения: передо мной лежал чей-то задний двор. На дальней стороне старый забор кренился под тяжестью увивавших его роз. Налетел легкий ветерок, и лепестки облачком опустились на землю.

Я закрыла глаза и с наслаждением вдохнула божественный запах свежескошенной травы. С одной стороны стоял лес, с двух других — забор, с четвертой тени от деревьев ложились так плотно, что я не видела дома, который, должно быть, находился выше по склону.

Но по правде сказать, даже если бы там помещался Белый дом, я вряд ли обратила бы на него внимание.

Под гигантским тенистым деревом на парковой деревянной скамье сидел мужчина. Невероятно, сказочно красивый мужчина, высокий и стройный, с черными как вороново крыло волосами, которых едва ли когда-то касалась краска. Он был одет в голубые джинсы, серые походные ботинки и джинсовую рубашку темно-синего цвета на кнопках спереди. Солнечный зайчик отражался от его чашки — он пил что-то горячее из высокого алюминиевого термоса, который стоял на земле у его ног.

И там же, на земле, стоял синий брезентовый рюкзак, из которого торчал длинный тонкий французский батон. А рядом с рюкзаком... Я затаила дыхание, и мои глаза распахнулись до такой степени, что стало больно. Рядом с рюкзаком стояла биллингемская сумка для камеры. Биллингемские сумки делали в Англии, и выглядели они как вещи, которые носят исключительно герцоги. А герцогам они достаются по наследству от других герцогов. Принц Чарлз как-то сказал, что, по его мнению, твид никто не покупает, твид просто у людей есть. И с биллингемскими сумками то же самое — они как будто просто «есть». Их шьют из кожи и брезента, с медными пряжками... Не слушайте принца Чарлза, поскольку биллингемскую сумку можно купить, только стоит она, как самолет.

Так я и стояла за деревьями, словно какая-нибудь вуайеристка, и вожделела к сумке для камеры. И тут я ощутила на себе взгляд. И точно — мужчина смотрел прямо на меня. Легкая улыбка тронула его губы, и темные глаза светились теплом.

На моем лице сменились, наверное, четыре оттенка красного. Я страстно желала умчаться обратно в лес. Как единорог. Вот только любой единорог, наверное, без труда найдет из лесу дорогу, если захочет.