|
За оградой в густой траве виднелись каменные плиты – кладбище. Мы остановились. В тумане не видно было, где оно кончается. Сколько хватал глаз, холмистое плато было испещрено светлыми прямоугольниками. Наконец мы обнаружили дыру в ограде и вошли в густую траву между кустами и надгробиями. Могилы тянулись такими же ровными рядами, как и дома. Вдруг Николен поднял лицо к небу и дурным голосом взвыл: йип-йип-иу-ии-у-и-у-иии – ни дать ни взять койот. – Прекрати, – злобно сказал Габби. – Сейчас все собаки сбегутся. – Или мусорщики, – боязливо добавил Мандо. Николен рассмеялся: – Ребята, мы стоим на серебряной жиле. – Он наклонился прочесть надпись на плите – слишком темно, – перескочил через нее и нагнулся над следующей. – Гляньте, какой здоровущий камень. – Он поднес лицо к самому надгробью и, нащупывая пальцами буквы, прочел: – «Мистер Джон Эпплби. 1904-1984». Умер, когда надо, жил, небось, в одном из тех больших домов, камень у него большой – точно богач, а? – Если он был богатый, на камне должно быть много написано, – сказал я. – Написано, будь спок, – сказал Николен. – «Любимому отцу…», кажись, и все такое. Ну что, пробуем этого? Довольно долго никто не отвечал, потом Габ процедил: – Можно и этого. – Отлично, – сказал Николен, положил одну лопату и взвесил на руке другую. – Снимем дерн. Он стал окапывать край будущей ямы. Габби, Дел, Мандо и я смотрели. Стив поднял голову и увидел, что мы стоим. – Ну, – быстро спросил он, – а вам серебро не нужно? Я перелез через плиту и тоже взялся за лопату. Мне и раньше хотелось, только было боязно. Мы сняли дерн и принялись с жаром копать землю. Когда яма стала по колено, нас сменили Габби и Дел. Мы оба задохлись, я вспотел и потому сразу стал мерзнуть. Мокрая глина чавкала под ногами. Скоро Габби сказал: – Тут темно. Зажгите фонарь. Мандо достал кресало и поджег фитиль. Фонарь давал мертвенный желтый свет. От него было больше теней, чем толку. Я отошел, чтобы согреться и дать глазам снова привыкнуть к темноте. Руки у меня были в грязи, на душе скребли кошки. Издали огонек казался больше и слабее, видны были черные силуэты ребят. Габби и Мандо, который сменил Дела, зарылись уже по пояс. Я дошел до выкопанной и не засыпанной могилы, вздрогнул и, тяжело дыша, заспешил обратно к фонарю. Габби поднял голову: она была как раз вровень с кучей земли, которую мы накидали. – Глубоко хоронили, – сказал он чужим голосом и выбросил еще лопату грязи. – Может, этого уже выкопали, – предположил Дел, глядя в яму на Мандо, который за один бросок выкидывал горстку земли. – Да уж конечно, – фыркнул Николен. – А может, его закопали живым и он выполз сам. – У меня руки болят, – сказал Мандо. Рукоять его лопаты была сделана из сука, да и ладони у него нежные. – «У меня ручки болят», – передразнил Николен. – Вылезай тогда. Мандо вылез, Стив спрыгнул на его место и принялся остервенело копать. Из ямы полетела грязь. Я поискал глазами звезды, но ни одной не нашел. |
