|
Летом он принимал в Гэдсхилле Лонгфелло и прикупил еще 28 акров земли — хотел оставить детям и внукам (в первую очередь Чарли) как можно больше недвижимости. Руководил «Круглым годом» — тут его рука ничуть не ослабела, и тираж, упавший в его отсутствие, поднялся вновь. Сам, правда, писал редко: негодовать о политике уже устал, занимался больше частными вопросами. Джону Паркинсону, государственному чиновнику, часто сотрудничавшему в «Круглом годе», 4 июня: «В парламент внесен небольшой законопроект о предоставлении замужней женщине права распоряжаться своим собственным заработком. Я очень хотел бы выступить — в разумных пределах — в защиту женского пола и упомянуть о лишениях, на которые теперешний запрет обрекает женщину, связанную с пьяным, распутным и расточительным мужем… мы отлично знаем, что этот законопроект не пройдет, но разве разумно и справедливо отказываться от возможности хотя бы частично исправить зло, проистекающее из нашего закона о браке и разводе? Допустим, то, что епископы, священники и дьяконы говорят нам о святости брака, нерасторжимости брачных уз и т. д. и т. д., правда. Допустим, все это направлено к общему благу, но разве не могли бы и не должны были бы мы в случае, подобном этому, помочь слабой и обиженной стороне?»
Здоровье его поправилось, нога влезала в сапог или ботинок (специально сшитый), и ходил он почти не хромая, но пошаливало сердце, периодически возникали невралгические боли в лице. Нервы его так и не пришли в порядок после железнодорожной катастрофы. К де Сэржа, 26 августа: «У меня до сих пор бывают внезапные приступы страха, даже когда я еду в двуколке, — беспричинные, но тем не менее совершенно непреодолимые. Прежде я с легкостью правил экипажем, запряженным парой лошадей, в самых многолюдных кварталах Лондона. Теперь я не могу спокойно ездить в экипаже по здешним сельским дорогам и сомневаюсь, смогу ли когда-нибудь ездить верхом… Единственную здешнюю новость Вы знаете не хуже меня, а именно, что страна гибнет, что церковь гибнет, и обе они так привыкли гибнуть, что будут превосходно жить дальше…» В конце лета, готовясь к туру, Диккенс решил несколько изменить программу, включив в нее новые тексты, — впервые он подумал об этом еще в 1863 году, но тогда от этой мысли отказался. До сих пор он развлекал зрителей или заставлял их плакать; теперь он заставит их дрожать от ужаса. «Ни разу не остановившись, ни на секунду не задумываясь, не поворачивая головы ни направо, ни налево, не поднимая глаз к небу и не опуская их к земле, но с беспощадной решимостью глядя прямо перед собой, стиснув зубы так крепко, что, казалось, напряженные челюсти прорвут кожу, грабитель неудержимо мчался вперед и не пробормотал ни слова, не ослабил ни одного мускула, пока не очутился у своей двери. Он бесшумно отпер дверь ключом, легко поднялся по лестнице и, войдя в свою комнату, дважды повернул ключ в замке и, придвинув к двери тяжелый стол, отдернул полог кровати. Девушка лежала на ней полуодетая. Его приход разбудил ее, она приподнялась торопливо, с испуганным видом. — Вставай! — сказал мужчина. — Ах, это ты, Билл! — сказала девушка, по-видимому, обрадованная его возвращением. — Это я, — был ответ. — Вставай. Горела свеча, но мужчина быстро выхватил ее из подсвечника и швырнул под каминную решетку. Заметив слабый свет загоревшегося дня, девушка встала, чтобы отдернуть занавеску. — Не надо, — сказал Сайкс, преграждая ей дорогу рукой. — Света хватит для того, что я собираюсь сделать…» Он репетировал эту сцену в Гэдсхилле на открытом воздухе и смертельно перепугал не только домашних, но и прохожих; Форстер, как обычно, возражал (он под старость возражал против всего, что хотел делать его друг), выражали неуверенность и другие друзья, но автор был непреклонен: он будет читать это, и пусть слушатели кричат от страха. |
