– Вернешься – возьмешь, – отрезал Волосатый.

«А коли не вернешься, так и конь тебе ни к чему, – мысленно добавил Головин. – Другой погарцует. Но каждый надеется вернуться».

Он поцеловал теплые ноздри вороного, отдал повод коноводу и, не оглядываясь, перебрался на струг. Там уже было полно народу. На носу и корме стояли небольшие фальконеты. По бортам струг окружали тугие снопы камыша, на носу и корме имелись рулевые весла, чтобы можно было плыть в любую сторону, а между скамьями гребцов лежали мачта и свернутый парус. Куприян быстро рассадил казаков на весла и дал знак отчаливать. Коновод уже увел лошадей, и берег был пустынным. Только где то далеко позади слабыми искрами вспыхивали факелы стражи на стенах Азова. Но вскоре и они пропали из вида, словно унесло их ветром или загасило проливным дождем.

– Погодка как просили, – подбадривал Куприян. – Ни одна живая душа не узнает, куда мы отправились. Ну, навались, други, навались!

С журчанием скатывалась вода с весел. Струг, подгоняемый течением и попутным ветерком, легко скользил по черной воде к устью реки, и вот его уже качнуло первой морской волной. Поставили мачту и подняли парус. Он поймал ветер, захлопал, выгнулся дугой и понес суденышко навстречу неизвестности…

Утро пришло слепяще яркое, солнечное. От вчерашней непогоды не осталось и следа – в небе синь, вокруг лазурное море с белыми барашками волн. Впереди – бескрайняя даль, а справа далекой полосой синел чужой берег. Кроме пришедших с Тимофеем, на струге плыло еще пятнадцать казаков. Всего вышло в поход двадцать шесть человек.

Куприян открыл торбы, перекусили и, сменяя друг друга, гребли, пока не начинало ломить натруженные спины. А море все не кончалось и не кончалось, как будто нет больше нигде земли – одна соленая вода.

– Плывем, как Ной на ковчеге, – заметил один из казаков.

– Эй, Ной, – весело окликнул его Волосатый. – Иди обновы примерять.

Он развязал мешки, которые вчера привез из Азова, и вывалил на дно струга кучу татарской одежды: халаты, куртки, шаровары, сапоги.

– Так. – Критически оглядев товарищей Головина, он вытащил из сумки большие ножницы и острый кривой нож. – Кто первый голову брить? Не боись, крови не пущу.

– Зачем? – с опаской спросил Афоня Брязга, воспитывавшийся вместе с Тимохой в монастыре. – Мы, чай, не басурмане.

– Вот я из вас и сделаю басурман, – заржал Волосатый и, оборвав смех, объяснил: – В Крым плывем, други. Потому надо магометанское обличив принять. Слухайте, что говорю, старый Сгиб дурному не научит.

Первым обрили Головина. Куприян оказался мастером на все руки: он даже бородку и усы подстриг на татарский манер. Тимофей переоделся в татарское платье, и Волосатый восхищенно хлопнул себя по ляжкам:

– Янычар! Как есть янычар!

Часа за два обрили и переодели всех, кто должен был сойти на берег. Теперь на струге оказалась пестрая компания: рядом с полуголыми, весело скалившимися казаками усердно налегали на весла типичные ордынцы.

– На все дела вам дано пять дней, – наставлял Волосатый. – Вас высадят, и струг уйдет, а вернется ночью пятого дня. Кто отстанет, ждать не будем! Поэтому каждый должен знать свое место и друг дружку выручать.

– А чего делать то будем в Крыму? – перебил его неугомонный Брязга.

– Узнаешь, когда черед дойдет, – насупился атаман. – Не утаят.

– Это точно, – подхватил один из гребцов. – Когда приведут тебя темной ночкой в ханский гарем, ты уж не теряйся! Знай нужное место и дружков выручай…

К берегам Крыма подошли вечером и долго болтались в открытом море, ожидая, пока совсем стемнеет. Наконец на бархатно черном небе повисли крупные, яркие звезды.