Всей этой тщательностью я обязан одному любителю поспать из сертана.

Еще одна внутренняя история.

15.

Соня из сертана был университетским преподавателем, желавшим объехать Бразилию в целях исчерпывающей публикации. С виду — Тартарен из Сен-Жермена, с целой батареей ручек в патронташе легкой хлопчатобумажной рубашки-забияки. Что до содержимого его головы — большой младенец, завернутый в матрицу концептов. В социальном отношении: здесь — преподаватель, подпитывающийся соком тезисов, там — хроникер, естественно — автор и немного издатель, собиратель разнообразных комиссий и жюри, пришедшийся ко двору у этого, неплохо устроившийся у другого, пешка на каждой клетке шахматного поля, человек на все случаи, герой в поисках собственной значимости, без одного дня министр, или дипломат, или советник королевской особы.

Само собой разумеется, ему хотелось «побывать внутри». Он желал встретиться с тем священником, который защищал интересы крестьян.

Однако священника было не найти. Даже для того, чтобы представить свидетелю, прибывшему из Европы. Двое наемных убийц, отправленные каким-то фазендейро, стреляли в него. Сертанехос утверждали, что видели, как те въехали верхом прямо в его церковь. Его предшественник не избежал горестной участи, он же спасся благодаря своей пастве. Его спрятали где-то в каатинге.

Но соня сертана непременно хотел «быть свидетелем».

Священника, священника во что бы то ни стало!

Хорошенько прочесав укромные закоулки, мы в несколько дней все-таки отыскали его. Это был старый бельгийский иезуит (а может быть, голландский или канадский), тощий — дальше некуда. Первое, что он нам показал в том доме, где его приютили, это ручные мясорубки из красного чугуна, подобные тем, через которые мясники в моем детстве пропускали конину; моя мать, помнится, жарила этот фарш тонкими ломтиками. «Прошу знакомиться: моя вставная челюсть», — сказал он нам, улыбаясь беззубыми деснами. Те зубы, которые он не растерял со временем, он вырвал себе сам, «чтобы закрыть вопрос раз и навсегда». Он предложил нам кокосовой воды, пригласил располагаться в гамаках. Наш свидетель достал свою записную книжку и задал первый вопрос. Вопрос касался аграрных проблем и, надо сказать, задан был к месту. Иезуит весьма сложно выстроил свой ответ. В данном случае он являлся скорее не евангелистом, а юристом. Он преподавал право крестьянам, чтобы они сами могли проверить правильное применение законов 1964-го, за которые голосовали в Бразилиа и которые не соблюдал ни один землевладелец Северо-Востока: квоты испольщины по отношению к стоимости продукции, право продажи на рынках и прочее. Он ставил себе задачей научить этих сертанехос читать, редактировать, разбираться, верно ли составлен контракт, убедить их, что эта законность не была фиктивной… Например, в настоящее время иезуит занимался, в частности, шестьюдесятью семьями, выставленными вон одним фазендейро, не имевшим на это никаких законных оснований. Сейчас требовалось срочно где-то всех их расселить, чтобы эта толпа, выдворенная в сертана, не поспособствовала дальнейшему расширению какой-нибудь фавелы…

Все в этом ключе…

Да.

Да, да…

Но наш свидетель истории уже успел задремать.

В своем гамаке.

С записной книжкой на брюхе.

Соня сертана.

Иезуит попросил не будить его, и разговор дальше пошел только между нами. Когда мы дошли до вопроса о засухе, в тот самый момент, когда иезуит стал говорить о необходимости оросительной системы, его голос перекрыл гром, предвещающий грозу. Однако это оказались не громовые раскаты, это был наш соня сертана: он храпел.

16.

У меня сохранилось светлое воспоминание об этом иезуите. В буквальном смысле — это история под солнцем. Он проложил трубопровод, охвативший всю деревню и примыкающий к цистерне, в которую с первого до последнего дня каждого года стекали все до последней дождинки.