|
К собственному удивлению, спала она хорошо, словно ее здоровый организм то ли до сих пор не получил тревожного сигнала, то ли вообще не был способен воспринимать смертельную боль. «Когда говорят "она умерла от любви", — думала Розалинда, — в сущности, не верят, что это возможно, по крайней мере верят очень немногие. Наверное, мало найдется людей, испытавших такую боль, которая действительно ставит человека на грань жизни и смерти… Хотя, вероятно, и я не умру… но дальнейшей жизни себе не представляю». Что было труднее всего в эти дни, так это сдерживать постоянную, мощную, острую потребность немедленно бежать к Туану. Однако какая-то высшая мудрость и интуиция подсказывали: нужно подождать. По истечении трех дней Розалинда поняла, что больше ждать не в силах.
Рано проснувшись, она полежала в кровати, свернувшись, словно змейка, и закрыв лицо руками, потом встала и медленно оделась. Еще накануне она выбрала наряд — очень простое коричневое платье из хлопка, свободное, с длинными рукавами, без всяких украшений. Она собиралась взять с собой также легкий прямой черный жакет, рассчитывая на теплую, солнечную погоду. Была суббота, это Розалинда тоже приняла в расчет. Сидя на краю неубранной постели, она посмотрела на часы, потом встала, окинула взглядом свое отражение в зеркале, поправила платье и пригладила блестящие светлые волосы, которые недавно остригла покороче, о чем теперь жалела. Веки были припухшими: она слишком много плакала. Розалинда приказала себе остановиться, больше плакать нельзя, и тут же ощутила новый прилив слез, которые едва сумела сдержать. Отвернувшись от зеркала, снова взглянула на часы: без малого восемь. Она заранее приняла решение идти пешком и теперь была готова отправиться.
Открыв дверь, Туан рассеянно произнес: — А… привет. Постояв немного в нерешительности, он направился в комнату, предоставив Розалинде самой закрыть дверь. В руках она держала черный жакет, который был на ней в прошлый раз. Розалинда повесила его на тот же стул, что и тогда. Туан посмотрел ей прямо в глаза. — Зачем ты пришла? — Ах, Туан, ты же знаешь… — Опять все то же… — Можно мне остаться совсем ненадолго? Не предложишь ли чашку чаю? — Чаю? Хорошо, но… — На улице жарко. Туан отступил, она последовала за ним, обогнула диван и села на стул с прямой спинкой. Туан тут же исчез на кухне. — Туан, не хлопочи, не надо чаю, вообще-то я хотела попросить лимонаду… Он ничего не ответил, но вскоре появился со стаканом лимонада. Розалинда сделала глоток и поставила стакан на пол. — Как продвигается твоя работа? — спросила она. — Не очень успешно. Он перенес стул в противоположный конец комнаты, но садиться не стал. — Ты ведь пишешь о… О чем ты пишешь? — О выдающихся мыслителях прошлого… Как ты знаешь, у меня есть и другая работа. — Да, в магазине. Боюсь, мне о твоих мыслителях решительно ничего не известно. — Мне тоже, то есть я сам очень мало знаю, я безнадежный ученый. — Ничего ты не «безнадежный». — Я хотел сказать, что весьма невежествен для ученого. Послушай, Розалинда… — Туан ходил теперь по комнате из конца в конец, — Ты прости меня, но твое присутствие меня смущает. Не могла бы ты уйти? Извини меня за тот ужасный рассказ. Я должен был сообразить, что ты не сможешь не только разделить, но даже понять… — Ошибаешься, я понимаю, стараюсь понять. — Ты создана для счастья и свободы, для того мира, в котором живешь. А я совсем другой. Надо же — я выставил напоказ свое горе, свой крест! Этого делать не следовало. |
