- Дина, ты тут? Отведи, пожалуйста, Марьяшку домой и найди Катю. Куда она исчезла… у меня же гости, - расстроенно добавила мать. Лицо у нее было усталое, на лбу лежала глубокая складка.

- Сейчас, мама! - вскочила Динка.

Марьяшка расхаживала по террасе и, словно из детского упрямства, лезла к незнакомой нарядной женщине, облокачивалась на ее колени, тянулась к золотой брошке, трогая пальчиком запонки на манжетах.

- Подожди, подожди, крошка!.. Я так отвыкла от детей… - брезгливо отстраняя ее, оправдывалась Крачковская.

Динка взяла Марьяшку за руку и пошла с ней к калитке. Девочка вырвалась и побежала вперед. Динка шла за ней по дорожке, прислушиваясь к оживленным голосам, доносившимся с крокетной площадки.

- Неужели ты не читала? Обязательно прочти! Это же интересная книга… говорил Гога.

Динка не слышала, что отвечала Мышка. Она была очень обижена и на сестру и на Гогу.

За калиткой стояли Катя и Костя, Они о чем-то тихо разговаривали.

Костя познакомился с семьей Арсеньевых еще на элеваторе. Сначала он приходил только на занятия в воскресную школу Марины, потом, сблизившись с Арсеньевыми, стал выполнять небольшие поручения товарищей, а когда в подпольной типографии понадобился знающий и верный человек, Костя привел к Арсеньевым своего друга, типографского рабочего, Николая… Бывали дни, когда Костя и Николай выходили из типографии с воспаленными от усталости глазами, но работа никогда не останавливалась. Потом Николая арестовали, Косте пришлось уйти со службы… Долгое время он жил в семье Арсеньевых и особенно сдружился с Катей. Дружба эта была неровна и часто кончалась ссорой, которую разбирала Марина… Шестнадцатилетняя Катя ходила еще в гимназическом платье, она была очень строга и не любила шуток, а Костя часто поддразнивал ее, выпрашивал на память ленточки, а потом терял их… Катя обижалась, плакала… В тысяча девятьсот седьмом году Костя был арестован. Когда он вышел из тюрьмы, семьи Арсеньева уже не было на элеваторе. Марина с Катей и с детьми уехала к Олегу, сам Арсеньев был в Финляндии. В эти тяжелые годы Катя выросла, повзрослела, Костя вступил в партию… Ему поручались серьезные, ответственные дела, в которых нередко участвовали и сестры.

В семье Арсеньевых Костя по-прежнему был своим, близким человеком, и, когда он долго не приезжал, Марина тревожилась, а Катя не находила себе места…

Теперь, стоя у калитки, Костя почему-то не шел в дом, а о чем-то тихо советовался с Катей. Потом громко сказал:

- Так ты иди, а я вслед за тобой. Только предупреди Марину Леонидовну, что мне необходимо это знакомство. Катя открыла калитку и увидела Марьяшку.

- Возьми ее за ручку! - сказала она Динке. Но Динка подбежала к Косте поздороваться.

- Здравствуй, здравствуй! - рассеянно сказал он, погладив ее по голове.

- Иди к нам. Костя! Что ты тут делаешь? - спросила Динка и, вспомнив мамино поручение, обернулась к Кате: - Катя, тебя мама ищет!

- Иди, иди! Мы сейчас… - ответила Катя. Динка взяла Марьяшку за руку и пошла. Посредине дороги девочка вдруг попросила:

- Понеси меня!

Но Динке не хотелось нести тяжелую Марьяшку, настроение у нее было испорчено, ссорой с Мышкой и Гогой, она злилась на Крачковскую за то, что эта гостья замучила маму, обижалась на Костю, который встретил ее как-то равнодушно, и жалела весь этот пропавший зря мамин день.

- Иди ножками, - сказала она Марьяшке.

Мать девочки была уже дома. Она подхватила дочку на руки и, целуя ее, сказала:

- Ишь выспалась, наелась, румяная какая! - И, обернувшись к Динке, добавила: - Спасибочко вам…

Марьяшка что-то защебетала, полезла с ногами на лоскутное одеяло и, показывая Динке бумажные цветы, спускающиеся двумя гирляндами с иконы, причмокнула языком:

- Эна!

- Не тронь, не тронь, дочка! - снимая ее с постели, сказала мать.