– Позор!

Ломбардец вскочил со своего места и закричал: – Вы клевещете на нашего величайшего союзника! Возьмите назад свои слова! Сейчас же возьмите их назад!

Его поддержали другие голоса.

Кромвелл тоже закричал в ответ: – Я возьму назад свои слова, если уважаемый союзник на скамьях оппозиции возьмет назад свои.

Мак-Грегор ясно почувствовал опасное безрассудство, овладевшее этими людьми. Позабыв о границах парламентских приличий, они кричали и бесновались, не обращая никакого внимания на возгласы спикера. Была минута, когда Мак-Грегор усомнился в том, англичане ли перед ним. Но это была только одна минута; в следующее мгновение они уже снова стали самыми настоящими англо-саксами, и, воспользовавшись коротким замешательством, какая-то рослая, величественная женщина громко и уверенно воскликнула: – Друзья!

В зале раздался смех.

– Я понимаю вас, – сказала она с улыбкой. – Я знаю, что так не принято обращаться к палате общин. Но я сознательно употребила это обращение, желая напомнить уважаемым сочленам об их обязанностях друг перед другом.

Водворилось молчание.

– Сейчас нас угостят порцией либеральной объективности, – обернувшись к Мак-Грегору, сказал Асквит таким шопотом, который должна была услышать вся палата. – Знаете, кто это?

– Мисс Ливингстон?

– Она самая, и сейчас она начнет вправлять мозги этому почтенному собранию.

– Тс-с… – зашипела «герцогиня».

– Вот, пожалуйста, – сказал Асквит.

Мисс Ливингстон уже начала свою речь, и Мак-Грегор почувствовал то же, что все присутствующие в зале; эта женщина сразу превратила их в школьников, полностью завладела их вниманием, сделала смешным их гнев. Это была Первая дама парламента, крупнейшая фигура английского либерализма – гуманистка, пацифистка, женщина, в чьей искренности не посмел бы усомниться ни один из членов палаты.

– Я не собиралась принять участие в этом споре, – говорила мисс Ливингстон, – но я чувствую себя морально обязанной выступить в защиту наших американских друзей. Это не значит, что я собираюсь критиковать Россию или нападать на нее. Я только призываю вас быть благоразумными и воздать должное Америке. Зачем нам относиться подозрительно к тем побуждениям, которыми руководствуется Америка в своих иностранных делах? Зачем вдруг изображать эту великую либерально-демократическую державу в виде какого-то Молоха или Марса? Это просто бессмысленно! Ведь каждому должно быть ясно, что Америка является сейчас самой сильной державой в мире; и если она желает принять на себя ответственность, пропорциональную ее мировому значению, зачем же нам противиться этому? Глупо жаловаться на то, что Америка вышла из войны более богатой, чем была раньше, тогда как все мы, прочие, обанкротились. Америка участвовала в этой войне главным образом своей промышленностью, а если бы не американская продукция, что бы с нами было сейчас?

– То же, что и есть! – крикнул с места шотландец из Глазго.

– Неправда! Мы в неоплатном долгу у Америки; мы в значительной мере обязаны ей своей свободой и не должны платить за это оскорблениями.