Губернатор обнял Петренко и поцеловал его в колючую щеку.

Когда казак отошел, Перовский обернулся к Виткевичу и спросил его:

- Ну не прелесть разве?

Иван согласился:

- Истинная прелесть, Василий Алексеевич.

Они рассмеялись, довольные тем, что поняли друг друга. Прощаясь с Виткевичем, Перовский сказал ему одну из своих загадочных фраз:

- По весне первопуток откроешь, а по осени посчитаемся. 2

Весь день Перовский был возбужден, чего-то ожидая. Часто он подходил к большому венецианскому окну, схваченному гусиными лапами мороза, и свирепо дул на стекло, плавя лед своим жарким дыханием. Хотя печи в кабинете были натоплены, Виткевич, который остался у губернатора по его просьбе, то и дело подходил к кафелю греть руки.

- А ты мерзляк, Иван Викторыч, - заметил Перовский, - сие странно. Сероглазые холода не боятся.

- Отчего так?

- Сказывают, кто сероглаз - у того будто льды в первооснове заложены. Холод. Это, верно, от варягов...

Лед на стеклах синел: наступал ранний зимний вечер. Перовский открыл маленькую форточку, и в кабинет ворвалась белая струя холодного пара.

- А ты заметил, Иван Викторыч, - задумчиво сказал Перовский, - что мороз болотом пахнет? Виткевич улыбнулся. Ответил:

- Болото пахнет осенью, не зимней стужей, Василий Алексеевич.

Перовский шумно вздохнул.

- Может, ты и прав. Я прошлой осенью по гусям ездил. Тут недалече озерко одно изумительное, дичи - тьма. Один приехал - грустно было. Стал у берега. Камыши в рост, мохнатые, словно котята. А как солнце в закат пошло, так камыши синими стали. Красота какая, Иван Викторыч... Сказочная красота... Стою жду косяка. И вдруг, - Перовский перешел на шепот, нахмурился, по-бычьи склонил голову, - и вдруг слышу, кто-то песню поет. Тихо эдак, издалече. Голос высокий, чистый.

Эх, в Таганроге случилася беда,

Там убили, там убили молодого казака,

Принакрыли, принакрыли чистым белым полотном.

Положили, положили под ракитовым кустом....

Слуха у губернатора не было, и поэтому, спев, он застыдился. Но, как всякий лишенный музыкального слуха человек, Перовский особенно остро воспринимал прелесть песни.

Лед на окнах из синего сделался белым: наступила ночь.

- Выглянул я из камышей, - продолжал Перовский, - гляжу, казак по степи едет. Стройный, без папахи, ружье на весу держит и поет. Да такой красавецглаз не отвести. Много в России красивых, а такого я впервой увидал.

Перовский подошел к окну, подул на лед. Словно по волшебству, в тот же миг у парадного подъезда заскрипели полозья.

- Приехал! -крикнул обрадованно губернатор. - Приехал, дорогой мой!

Он перехватил удивленный взгляд Ивана. Рассмеялся.

- Да казак тот! Миротворцев его зовут. Полковник Миротворцев. Пойдем встречать.

Радовался Перовский шумно и грубо. Он тискал Миротворцева в объятьях, отстранял от себя, внимательно разглядывал, снова обнимал и хохотал громовым басом.

Полковник Миротворцев оказался маленьким и, как показалось Ивану, нескладным человеком. Слишком широкий в плечах, он был по-девичьи тонок в талии, но толстоног. Большая лысина блестела, словно блюдце, слишком тяжелый лоб нависал над бровями и давил глаза.

"Что же в нем красивого губернатор увидел? - удивленно подумал Иван, чувствуя сильное пожатие маленькой сухой руки Миротворцева. - Какой уж тут красавец..."

Перовский словно угадал его мысли. Ухмыльнулся под нос и сказал, ни к кому не обращаясь:

- Прав был Фридрих прусский, утверждая: "Ежели хочешь иметь рабов - пой хорошие песни".

Миротворцев кашлянул, внимательно посмотрел в Ивановы глаза, потом мельком - на Перовского и улыбнулся краешком большого жадного рта.

После этой улыбки Иван сразу же почувствовал к нему расположение: умных и тонких людей он любил.