— Угу, — поддакнул я, давая понять, что мне и такое под силу.

— Открой глаза, — приказала Незнакомка, а когда я повиновался, кивнула мне на стенку сарая, по которой скакал невесть откуда-то взявшийся солнечный блик. — Сможешь им управлять?

— Даже пытаться не стану, — честно отозвался я. Куда уж управлять солнечным зайчиком, взявшимся невесть откуда? Вот, если бы я сам его запустил, тогда да, попробовал бы.

Моя Незнакомка лишь развела руками, а я снова понял, что я ничего не понял. Или я все-таки понял? Души — это солнечные зайчики, которых нужно стеречь? Мысленно-то представить можно, но если это все окажется в реальности? Нет, и еще раз нет.

— Сложная работа, — с уважением протянул я. — И как это ты управлялась?

— Только одна из сотни женщин способна стеречь души олкенов и управлять землей. Но у каждой из нас — свой срок, — пояснила женщина. — На сколько хватит той, что звалась Онивией, никто не скажет. Меня хватило на двадцать лет, а моей предшественнице — на пятьдесят.

— На двадцать лет? — заинтересовался я, прикидывая — во сколько лет моя Незнакомка стала именоваться Мертвой женщиной? Получается, что лет в четырнадцать или пятнадцать. И значит, предшественница Онивии ушла с этого «поста» не потому, что ей захотелось выйти замуж, нарожать детей, а потому что закончился ее срок. Грубо говоря — силы иссякли. А той, что пробыла Мертвой Женщиной пятьдесят лет, сколько теперь годиков? Наверное, лет сто, если не больше.

Я собирался еще расспросить женщину о многом, но она отмахнулась. И верно — нельзя же столько времени болтать, а еще — есть хочется. Но с завтраком все решилось просто — на входе обнаружилась корзинка с провизией — лепешки, сыр, а еще кувшин с молоком. Кто эту корзинку принес, непонятно, потому что прекрасно помню, что вчера у незнакомки при себе ничего не было. Видимо, имеются здесь добрые люди, способные позаботится о гостях, выполняющих дипломатические поручения. Ну, очень дипломатические. И я, как-никак, веду дипломатические беседы с одной из тех, кто обладает определенным политическим весом в данном обществе.

Лепешки оказались свежими, сыр вкусным, вот только молоко подкачало — судя по какому-то привкусу, оно было не то козьим, не то овечьим.Впрочем, утверждать наверняка не берусь — я и коровье-то молоко последний раз пил очень давно. Так что, сделал небольшой глоток, а потом прислушался к самому себе. Вернее — к реакции своего брюха.

— Ты что? — удивленно вытаращилась на меня незнакомка. — Неужели прокисло? Если прокисшее — они будут у меня полгода чужих овец пасти!

Ну вот, а кто-то мне вещал, что у олкенов все равны. Нет, дорогие мои, так не бывает.

Взяв кувшин, моя Незнакомка зачем-то его понюхала, а потом, сделав основательный глоток, передала посудину мне:

— Нисколько не кислое. Молоко козье, вечерней дойки, вкусное, пей.

Я взял кувшин, улыбнулся вымученной улыбкой и сделал еще один — оч-чень маленький глоточек.

— Спасибо, — вернул я молоко.

Не будешь же рассказывать, как в далекие-далекие времена, в моей семье было принято с утра пораньше приносить в спальню юного графа стакан парного молока, потому что лекарь считал, что козлиное (ну, пусть козье) молоко обладает целебным воздействием на молодые организмы. Дескать — и кости крепче станут, и появится невосприимчивость к ядам.

— Господин Юджин-Эндрю-Базиль, ваш стакан!

Так проникновенно и противно мог говорить только мой гувернер Франц Этух. Увы, славный старикан, воспитавший два поколения моей семьи, давным-давно отошел к Единому, а те козы, чьим молоком меня поили в детстве, тоже уже пасутся на каких-нибудь заливных лугах, где никогда не заканчивается свежая травка, где нет волков и не бегают злые пастухи.