Но надежда умерла, едва появившись на свет.

– Ну что, потрошим его? – осведомился кто-то из разбойников, и вожак ответил:

– Зачем? Чтобы перепачкать кровью мою новую одежду? Повесим его, и делу конец.

– Зачем вешать? – вопросил Хасмаль. – Лучше отпустите меня. Зачем нужно меня обязательно вешать?

– А вот отпустим тебя, и расскажешь стражникам, где мы с тобой повстречались. Или сколько нас здесь сшивается, и какой улов они могут найти, если решат посмотреть. Нет уж! Лучше мы хорошенько растянем твою шею, пока ты вообще не перестанешь болтать. Так-то надежнее. – Он повернулся к своим: – Вяжите его и пошли.

– Со мной?

Хасмаль все еще надеялся на счастливый исход: если они не повесят его прямо сейчас, возможно, он сумеет найти лазейку для спасения.

– Если б мы вывесили тебя возле дороги, – объяснил вожак на удивление терпеливым тоном, – то сами указали бы дорожной страже место, где находимся. А так отведем тебя подальше в лес – и готово.

Голос его говорил: обижайся не обижайся, а дело есть дело.

Впрочем, Хасмаль не мог найти в своей душе понимания.

Бандиты отошли достаточно далеко, увлекая за собой пленника. Где-то по пути один разбойник без всяких просьб принялся извиняться за то, что его ведут так долго: дескать, если запашок донесется до дороги, то уж власти-то его точно учуют. Он не сказал запах трупа,однако в пояснениях не было нужды. Хасмаль понял, что представляет собой живой труп. Он наконец сдался, утратив любые надежды, и обмяк, предоставив бандитам возможность самим тащить его вперед. Он прекратил всякое сопротивление. И в этот самый миг до его слуха донеслось пение. Сперва ему показалось, что он слышит голоса кейриев,до срока начавших напевы, которые будут сопровождать его путешествие в Край Тьмы; однако же кейриипели только усопшим, но не живым, и кое-кто из разбойников вздрогнул, услышав подобные звуки.

– Боислы?—шепнул кто-то.

Боислами назывались огромные, волосатые лесные твари; приняв человеческое обличье, они заманивали к себе обреченных на смерть путешественников... Хасмаль не стал бы клясться, что подобных созданий не существует – в конце концов, он видел куда более страшные вещи собственными глазами, – однако ему еще не доводилось слышать, чтобы боислов обнаруживали в цивилизованных краях. Кроме того, никто не упоминал, что эти существа поют.

– Охотники, наверно, – предположил рядом некто, также стараясь не возвышать голос.

Но тут откуда-то прилетел припев, а с ним ласковый минорный писк палочки-флейты.

Разбойничье счастье сулило Хасмалю половину удачи. Прекрасную песню выводил звучный и трепещущий баритон, в голосе звучали боль и утрата, но, услышав ее, Хасмаль мог опечалиться еще больше, только если бы при первых звуках разбойники потащили его к ближайшему дереву. Ну а пока он мог надеяться в равной степени на оба исхода: на возможное избавление от смерти и весьма вероятное низвержение в ад.

Гирусы,сказал разбойник, точнее – отвратительные Гиру-налле: целый народ, занятый грабежом, более утонченным и организованным, чем придорожный; известные всей Ибере и за ее пределами конокрады и воры, специализировавшиеся на собаках, самоцветах и редких металлах, знаменитые лжецы и карманники, утверждавшие, что некогда им принадлежала власть над всей Иберой; самое главное – как утверждали ночные шепотки, произносимые за глухими ставнями и запертыми дверями, – похитители детей, юных женщин и симпатичных парнишек; работорговцы, кои без зазрения совести сбывали этот товар и не испытывали особых угрызений совести в отношении того, куда, кому и зачем они его продают. По мнению Хасмаля, люди, имевшие дело с Гиру-налле – не утруждавшие себя лицензиями покупатели, приобретавшие рабов, не уплачивая налогов и не оформляя бумаг, – шли на это лишь потому, что нуждались в легко ликвидируемых невольниках.