— Мы с ним сами разберёмся.

— Разберись, а то его мать беспокоится.

Миша Ефременко был повыше и пошире инспектора. Его тяжёлое лицо как бы устремилось на Петельникова, готовое боднуть. Глаза, глубоко и надёжно упрятанные в костистом черепе, смотрели на работника милиции без всякого почтения.

— Как тебя допустили до самбо? — невероятно удивился инспектор.

— А что?

— Ты же нервно-дёрганый.

— Я не дёрганый, а надоело объяснять про этот магнитофон.

— Домой идёшь?

— Домой.

— Пройдёмся.

Шеренга спортсменов куда-то свернула. Город заметно пустел. Но к полночи народу прибудет — школьники, студенты и влюблённые потекут к набережной, под широкий разлив зыбкого белого света. Инспектор шёл с удовольствием, благо спутник оказался тоже широкошагим.

— Миша, у меня всего один вопрос: зачем тебе деньги?

— А то не знаете…

— Не знаю. Ведь родители, как говорится, кормят-поят-одевают-обувают.

— У всех одна проблема…

— У кого у всех?

— У ребятишек.

— Миша, тебе шестнадцать лет. Какой же ты ребятишка?

— А кто я?

— Ты, Миша, дядя.

Он польщённо хохотнул, отчего спортивная сумка на плече запрыгала пёрышком на ветру. С его лица спала отчуждённость, и оно словно полегчало в этом июньском лёгком воздухе.

— Так какая проблема-то? — спросил инспектор.

— Джинсовая.

— Штанов, что ли?

— Джинсы.

— Штаны.

— Ну, штаны.

— Купил?

— За двести рублей, фирму.

— Двести рублей за штаны?

— За джинсы.

— Я и говорю, за штаны.

— Чего вы их все штанами зовёте? — опять начал обижаться Миша.

— А они… не штаны?

— Штаны, — нехотя согласился он.

Инспектор знал, что джинсы для этого Миши были и не только штанами — были символом приобщения к современности. Но почему символом стали штаны?

— Они прочные и удобные, — сообщил Миша угрюмо.

— Штаны-то?

— Джинсы.

— Носи, только деньги за магнитофон отдай.

Они замолчали, вышагивая совместные метры. Инспектор вздохнул — покопаться бы в этом парне, как в забарахлившем моторе. Поговорить бы свободно и не раз, что-нибудь вместе сделать, куда-нибудь съездить, познакомиться бы с его родителями… А мимолётная встреча ничего не даст.

— Сами тоже были молодые, да забыли.

— Нет, Миша, не забыл.

— Скажите, у вас не было проблемы модной одежды?

— Миша, мы посчитали бы того идиотом, кто соединил бы два слова: «проблема» и «одежда».

Его спутник глядел упрятанными глазками, скосившись, — он не понял, почему эти два слова несоединимы.

— Ну разве штаны могут быть проблемой? — легонько вскипел инспектор.

— А какие у вас были проблемы?

— Мир перевернуть, Миша.

— Это вы… образно?

— Нет, буквально.

И опять юный гигант непонимающе скосил глубокие глазки. Инспектору захотелось толкнуть его в сквер, который был за оградкой, усадить на тихую скамью и объяснить за эту грядущую белую ночь, что такое молодость. Инспектор, знал ёмкое определение молодости — знал он его… Молод тот, кто хочет переделать мир. В свои шестнадцать инспектор и приступил к его перестройке, дабы мир стал лучше.