|
Мы пропустили их мимо себя. Одним из последних бежал Садуко, очевидно раненный, потому что сбоку у него сочилась кровь. Он поддерживал моего охотника, серьезно раненного. Я окликнул его. – Садуко, – сказал я, – расположись со своим отрядом на гребне скалы, и отдохните там, чтобы вы могли прийти нам на помощь в случае надобности. Он помахал в ответ ружьем – говорить он не мог – и прошел с остатками своего отряда (их было не более тридцати) по следам скота. Не успел он скрыться из вида, как появились амакобы. Это была беспорядочная, недисциплинированная толпа, человек пятьсот или шестьсот, которые, по видимому, потеряли не только скот, но и голову. Они были вооружены как попало: иные имели широкие копья, другие – метательные, некоторые не имели даже щитов. Многие были совсем голые, не имев времени надеть свои повязки, не говоря уже о боевых украшениях. Очевидно, они обезумели от ярости, и испускаемые ими звуки сливались в одно могучее проклятие. Момент боя наступил, но, по правде сказать, я вовсе не жаждал его. В конце концов мы украли скот у этого народа, а теперь собирались перебить его. Я должен был вспомнить страшный рассказ Садуко об избиении всего его племени, прежде чем мог решиться подать условленный сигнал. Кроме того, я подумал, что они намного превосходили нас количественно и, весьма вероятно, останутся в конце концов победителями. Но во всяком случае раскаиваться было поздно. Я поднялся на скалу и выпустил оба заряда из моей двустволки в приближавшуюся орду. В следующую минуту с ревом, напоминавшим вой диких животных, с обеих сторон ущелья выскочили из своей засады свирепые амангваны и набросились на своих врагов. Ими руководила ненависть и месть за их убитых отцов и матерей, сестер и братьев. Они одни остались из племени, чтобы отплатить им кровью за кровь. Как они сражались! Они были больше похожи на дьяволов, чем на человеческие существа. После того первого рева, вылившегося в слово «Садуко!», они замолкли и дрались молча, как дьяволы. Хотя их было мало, но своим страшным натиском они оттеснили сперва амакобов. Затем, когда последние оправились от неожиданности, численное их превосходство стало сказываться, потому что они были тоже храбрецы, не поддавшиеся панике. Десятки их пали сразу, но оставшиеся стали теснить амангванов вверх на гору. Я мало принимал участия в битве, но был отброшен вместе с остальными, стреляя только в тех случаях, когда был принужден спасать свою собственную жизнь. Шаг за шагом нас теснили назад, пока, наконец, мы не очутились вблизи гребня ущелья. И вот, когда исход битвы колебался, раздался снова крик «Садуко!», и сам предводитель со своими тридцатью воинами бросился на амакобов. Эта атака решила битву. Не зная численности подкрепления, оставшиеся амакобы повернули и бежали, но мы не преследовали их далеко. Мы устроили смотр нашим отрядам на вершине холма. Нас осталось не более двухсот человек, остальные пали или были смертельно ранены. Я был измучен до последней степени. Как сквозь сон, увидел я несколько амангванов, тащивших за собой старого дикаря с криками: – Вот Бангу, Бангу кровопийца, которого мы поймали живьем! Садуко шагнул к нему. – А! Бангу! – воскликнул он. – Теперь я могу тебя убить, как ты убил бы много лет тому назад маленького Садуко, если бы Зикали не спас его. Смотри, вот знак твоего копья. – Убей меня! – сказал Бангу. – Твой дух сильнее моего! Убей, Садуко. – Нет! – ответил Садуко. – Если ты устал, то я тоже устал и так же ранен, как и ты. Возьми копье, Бангу, и будем сражаться. И при лунном свете они вступили в единоборство. Они бились свирепо, а все кругом стояли и смотрели, пока, наконец, Бангу не упал навзничь. Садуко был отомщен. Я был рад, что он убил своего врага в честном бою, а не так, как это можно было ожидать от дикаря. |
