Одного взгляда мне было достаточно, чтобы увидеть, что ребенок умирал от какой то неизвестной болезни. Его темное тельце было покрыто красными пятнами, а личико было искривлено судорогами. Я приказал женщинам подогреть воду, предполагая, что это род судорог, при которых горячая вода будет полезна. Но раньше чем поспела ванна, младенец испустил жалобный стон и умер.
При виде мертвого ребенка Нэнди заговорила в первый раз.
– Колдун хорошо исполнил свое дело, – сказала она и в отчаянии бросилась на пол, лицом вниз.
Я не знал, что ответить, и вышел в сопровождении Садуко.
– Что убило моего сына, Макумазан? – спросил он глухим голосом, и слезы потекли по его лицу.
– Не знаю, – ответил я. – Будь он старше, я подумал бы, что он съел что нибудь ядовитое, но в его возрасте это невозможно.
– Нет, Макумазан, возможно! Колдун отравил его своим дыханием – ты сам видел, как он поцеловал его. Ноя отомщу за его смерть!
– Садуко! – воскликнул я. – Не будь несправедлив! Есть много болезней, которых я не знаю, так как я не настоящий врач, и, возможно, что одна из них убила твоего сына.
– Я не хочу быть несправедливым, Макумазан. Ребенок умер от колдовства подобно другим в этом городе, но, может быть, злодей не тот, кого я подозреваю. Но это уже дело «испытания» найти его. – И с этими словами он повернулся и ушел.
На следующий день Мазапо был предан суду советников, на котором председательствовал сам король, что было весьма необычно и показывало, как сильно он интересовался этим делом.
Я был вызван в суд в качестве свидетеля и, конечно, ограничился лишь ответом на заданные мне вопросы. В сущности их было только два. Что произошло у моих фургонов, когда Мазапо уронил ребенка и Садуко ударил его, и что я видел на пиру у Садуко, когда Мазапо поцеловал ребенка? В нескольких словах я рассказал им, как мог, стараясь доказать, что толкнул Мазапо жену Садуко случайно, а что на пиру он был пьян. Дав свои показания, я встал, чтобы уйти, но Панда остановил меня и просил описать вид ребенка, когда меня позвали дать ему лекарство.
Я описал с возможной точностью и видел, что мой отчет произвел большое впечатление на судей. Затем Панда спросил меня, видел ли я подобный случай, на что я должен был ответить:
– Нет, не видел.
После этого суд удалился на совещание, а когда нас снова позвали, король ознакомил нас со своим решением.
– Были доказаны факты, – сказал он, – которые могли вызвать враждебное отношение Мазапо к Садуко, ударившего его палкой. Поэтому хотя и состоялось примирение, но могла быть причина для мести. Ребенок умер от неизвестной болезни, но болезнь эта похожа на ту, от которой умерли в недавнее время некоторые другие лица, которые имели отношение к Мазапо. Все это представляет сильные улики против Мазапо.
Однако суд не хочет осуждать без полного доказательства его виновности. Поэтому они решили обратиться к содействию какого нибудь известного нианги, такого, который живет далеко и не знает обстоятельств этого дела. На ком остановить выбор, еще не было решено. Вторичный разбор дела был отложен по решении этого вопроса и до приезда нианги, а до тех пор Мазапо должен был содержаться в строгом заключении. В конце король обратился ко мне с просьбой от имени суда остаться в городе до окончательного решения этого дела.
Мазапо увели в весьма удрученном состоянии, а мы все разошлись.
Неделю спустя я получил приглашение явиться на публичное «испытание». Я пошел, раздумывая, какого ниангу выбрали для этой варварской кровавой церемонии. Идти мне пришлось недалеко, так как для «испытания» было выбрано то большое открытое место перед главными городскими воротами, которое примыкало к долине, в которой я остановился. При моем приближении я увидел большое скопление народа, тесными рядами столпившегося вокруг небольшого овального пространства, ненамного большего, чем партер в театре. |