|
При виде его толпа содрогнулась. – Будь умен, о палец той, которую я любил больше всего, – сказал он. – Будь умен и напиши в пыли так, как Макумазан умеет писать и как мы, из рода Дуандуи, писали до того, как мы сделались рабами и должны были склониться перед зулусами. Будь умен, дорогой палец, некогда ласкавший меня, и напиши то, что угодно узнать ныне дому Сензангакона. Он нагнулся и в трех различных местах сделал мертвым пальцем какие то знаки в пыли, мне показалось, что он начертил кружки и точки. – Благодарю тебя, дорогой палец. Теперь спи, спи, ты свое дело сделал. – И он медленно завернул реликвию в какую то мягкую материю и положил обратно в сумку. Затем он стал изучать первые знаки и спросил: – Для чего я здесь? Желает ли тот, кто сидит на троне, узнать, как долго ему царствовать? Внутренний круг зрителей, который при таких «испытаниях» исполняет роль хора, посмотрел на короля и, видя, что он энергично покачал головой, вытянули вперед правые руки, держа большой палец книзу, и произнесли все зараз тихим голосом: – Изва! (то есть «Мы слушаем вас»). Зикали подошвой ноги затоптал ряд знаков, сделанных пальцем. – Хорошо, – сказал он. – Сидящий на троне не желает знать, сколько времени ему осталось царствовать, а потому пыль не покажет мне это. Затем он подошел к следующему ряду знаков и принялся их изучать. – Желает ли сын Сензангакона узнать, какой из его сыновей останется в живых, а какой умрет? Какой из них будет царствовать после его смерти? Громкие крики «Изва!» вырвались у толпы, потому что в то время, о котором я пишу, ни один вопрос не интересовал так сильно зулусов, как этот. Но снова Панда энергично потряс головой, и послушный хор таким же способом, как и в первый раз, отрицательно ответил на вопрос. Зикали затоптал второй ряд знаков, приговаривая: – Народ желает знать, но великие мира сего боятся, а потому пыль не скажет, кто в грядущие дни будет королем, а кто достанется на съедение шакалам и ястребам. Эти слова, предвещавшие кровопролитие и гражданскую войну и произнесенные диким, жалобным голосом, заставили всех, включая и меня, ахнуть и содрогнуться. Король соскочил со своей скамейки, как бы желая положить конец таким предсказаниям. Но затем, как это всегда с ним бывало, он передумал и снова сел. Зикали, не обращая ни на что внимания, подошел к третьему ряду знаков и стал расшифровывать их. – Кажется, – сказал он, – что меня потревожили из моего Черного ущелья из за маленького, ничтожного дела, для которого можно было бы позвать любого ниангу. Но все равно, я принял плату, и я хочу заработать ее, я думал, что меня привели сюда говорить о больших делах, как, например, о смерти королевских сыновей и о будущей судьбе зулусского народа… Желательно ли, чтобы мой дух раскрыл правду относительно колдовства в городе Нодвенгу? – Изва! – утвердительно закричал хор громким голосом. Зикали закивал своей огромной головой и, казалось, говорил с пылью, время от времени дожидаясь ответа. – Хорошо, – сказал он, – их много, колдунов, и пыль мне назвала их всех. О, их очень много. – И он обвел глазами зрителей. – Их так много, что если бы я их всех назвал, то гиены наелись бы сегодня ночью досыта. Толпа зашевелилась и стала проявлять признаки обуявшего ее страха. Зикали снова посмотрел вниз на пыль и склонил голову набок, как бы прислушиваясь: – Но что ты говоришь, что ты говоришь? Громче говори! Ты ведь знаешь, что я немного туг на ухо. О, теперь я понял… Дело еще ничтожнее, чем я думал. Хотят узнать только об одном колдуне… – Изва! (громко). – Только о нескольких случаях смерти и о болезни. – Изва! – Даже только об одном смертном случае. |
