|
Он ходил все кругом и кругом и, к моему удивлению, он прошел мимо Мамины и Мазапо, не обратив на них особого внимания. Мне показалось только, что он обменялся с Маминой быстрым, многозначительным взглядом. Любопытно было наблюдать за его продвижением: по мере того, как он шел, те, кто находились впереди него, шарахались от страха в сторону и снова справлялись, как только он проходил мимо. Так рожь ложится от порыва ветра и снова поднимается, когда ветер проходит. Наконец он кончил бродить и вернулся к своему месту, видимо, сбитый с толку. – У тебя в крале столько колдунов, король, – сказал он, обращаясь к Панде, – что трудно сказать, какой из них совершил преступление. Легче было бы раскрыть какое нибудь большое дело. Но я взял от тебя вперед плату и должен ее заслужить. Пыль, ты нема. Может быть, о дух мой, скажешь мне это? – И, наклонив голову вбок, он повернул ухо кверху, сделал вид, что прислушивается, а затем произнес странным, деловым тоном: – А, благодарю тебя, дух мой. Твой внук, о король, убит одним из членов дома Мазапо, предводителя амазомов и твоего врага. Толпа одобрительно загудела, потому что все считали Мазапо виновным. Когда шум умолк, Панда заговорил: – Семья Мазапо большая. У него несколько жен и много детей. Недостаточно указать семью, потому что я не такой, как те, кто правил до меня, и не хочу убивать невинных вместе с виновными. Скажи нам, о Зикали, кто из семьи Мазапо совершил это преступление? – В этом весь вопрос, – проворчал Зикали. – Я знаю только, что оно было совершено путем отравления, и я чувствую яд. Он здесь. Затем он подошел к месту, где сидела Мамина, и закричал: – Схватите эту женщину и обыщите ее волосы! Стоявшие наготове палачи прыгнули вперед, но Мамина сделала им рукой знак отойти. – Друзья, – сказала она с легким смехом, – нет надобности трогать меня. – И, поднявшись с места, она шагнула на середину круга. Здесь, несколькими быстрыми движениями рук, она скинула сперва свой плащ, затем повязку с бедер и, наконец, сетку, сдерживавшую ее длинные волосы, и предстала перед толпой во всей своей нагой красоте. – А теперь, – сказала она, – пусть женщины придут и обыщут меня и мою одежду и посмотрят, спрятан ли где нибудь у меня яд. Две старые женщины вышли из толпы зрителей – не знаю, кто послал их – и произвели тщательный обыск, но ничего не нашли. Мамина, пожав плечами, оделась и вернулась на свое место. Зикали казался рассерженным. Он затопал своей огромной ступней, потряс своими седыми космами и воскликнул: – Неужели мудрость моя потерпит поражение в таком пустяковом деле? Пусть кто нибудь из вас завяжет мне глаза. Из толпы вышел Мапута и завязал ему глаза, как мне казалось, туго и хорошо. Зикали покружился сперва в одну сторону, затем в другую и, громко воскликнув: «Веди меня, дух мой!», зашагал вперед зигзагами, протягивая вперед руки, как слепой. Сперва он пошел направо, потом налево, а затем прямо вперед и наконец, к моему удивлению, подошел к тому месту, где сидел Мазапо, и, протянув свои большие руки, ощупью схватил плащ, которым Мазапо был покрыт, и быстрым движением сорвал его с него. – Обыщите! – закричал он, бросая плащ на землю. Одна из женщин принялась обыскивать, и вскоре у нее вырвался возглас удивления: из меха плаща она вытащила крошечный мешочек, который, казалось, был сделан из рыбьего пузыря. Она передала его Зикали, снявшего уже повязку со своих глаз. Он посмотрел на мешочек и дал его Мапуте со словами: – Здесь яд… здесь яд, но кто дал его, я не знаю. Я устал! Пустите меня. Никто не задерживал его, и он вышел из краля. Солдаты схватили Мазапо в то время, как многотысячная толпа с остервенением ревела: – Смерть Мазапо! Мазапо вскочил и, подбежав к тому месту, где сидел король, бросился на колени, уверяя в своей невиновности и умоляя о пощаде. |
