В конце комнаты виднелась дверь, и он повел меня к ней. За дверью скрывалась еще одна маленькая комнатка, стены которой были разрисованы картинами. Он зажег свечи и подвел меня к стене. На ней были изображены неизвестные мне женщины, обнаженные и в разных позах.
— Леди, которых я любил! — сказал он. — Я сделал наброски с них. Вы должны признать, что во мне продал неплохой художник!
— Не сомневаюсь, — сказала я, отворачиваясь.
— Вы были удивлены, если б узнали, как хорошо эти рисунки умеют хранить воспоминания! Я часто прихожу в эту комнату и вновь переживаю те часы, что провел с каждой из них!
— Занятие, которое, вне всяких сомнений, доставляет вам огромное удовольствие!
— Это верно. Видите это пустое место на стене? Я почувствовала, как меня охватывает ужас, ибо я догадалась, что меня ждет.
— Оно предназначено для вас, — улыбнувшись, сказал он.
— Нет! — с гневом воскликнула я.
— Вы уже забыли условия нашей сделки?
— Зачем это вам? Мы ничего не говорили об этом, это не входило в наши условия!
— Вам объяснили, что вы должны повиноваться каждому моему желанию! Я оказываю вам большую помощь: в такие времена, как сейчас, не так легко вытащить человека из петли виселицы!
— Я должна уйти!
— Хорошо, я не буду препятствовать вам! Позвать служанку? Она отдаст вам одежду, и карета отвезет вас обратно в гостиницу!
Он с насмешкой смотрел на меня.
— Моя бедная Присцилла! Через два дня все будет кончено, и вы вернетесь домой, без отца, но сохранив добродетель! Видите ли, я ни в коем случае не буду удерживать вас! Никакой силы, хотя вы сейчас так уязвимы, что это было бы легко! Но нет, я пообещал себе — она будет действовать только по своей воле! Это честная сделка, и мы должны придерживаться своих обещаний!
— Где вы будете… рисовать это?
— Я покажу вам.
За картинной галереей оказалась еще одна комнатка, где стояла кровать, застланная черным бархатом.
— Цвет кожи очень хорошо контрастирует с черным бархатом! — сказал он. Ну, ваше облачение, моя дорогая!
Гранвиль взял мое платье и обвел меня жадным взглядом. Я подумала, что сейчас он накинется на меня, но он сдержался. Он просто провел по моему телу рукой и, глубоко вздохнув, произнес:
— Попозже, сначала это!
Он уложил меня на кровать. В другом конце комнаты располагался мольберт.
Это напоминало какой-то невероятный сон — я, обнаженная, лежу на кровати, а этот странный человек, который, я была абсолютно уверена, сошел с ума, сидел у мольберта и в свете мерцающих свечей делал с меня наброски. Я подумала: что еще ждет меня этой ночью?
Что бы там ни было, сказала я себе, я вынесу это. Правда ли то, что отца уже перевели из этой ужасной тюрьмы? Облегчила ли я хоть немного его страдания? Как ни странно, я верила, что этот человек сдержит свое слово. Я должна, я не могу упустить эту возможность спасти отца. Я продолжала убеждать себя, что все получится.
Я слышала его слова:
— Это лишь грубый набросок, я довершу его потом, когда мы познакомимся друг с другом поближе. Это очень важно для художника!
Я не просила его показывать рисунок мне. Я не хотела видеть его, а он и не предлагал.
— А теперь мы поужинаем, — сказал он. — Вы, должно быть, проголодались?
— Никогда не чувствовала такого отвращения к еде!
— Вы не должны допускать, чтобы ваша неприязнь портила вам аппетит!
Мы вернулись в спальню. В очаге, несмотря на то, что стояло лето, полыхал огонь. Я невидящим взглядом посмотрела на голубые язычки пламени. |