Ветер ударил в оконное стекло, сорвал пластмассовый крючок, окно внезапно распахнулось, хлопнуло по стене. Никто не бросился закрывать створку, всем стало хорошо от холодного шквала.

– Девочку с ребенком зовут Надей. Мы с ней прогулялись после допроса, до того места на Хантверкаргатан, где, как утверждают и она, и мальчик, их высадили. Красный автобус. Это…

– Малыш был при ней?

Эверт Гренс долго молчал.

– Само собой.

– Вот как?

– Она его мать.

– Я имею в виду, Херманссон… она повсюду таскалась с малышом?

– Таскалась?

– Ну, не выпускала его из рук?

– Да.

– Нехорошо.

– Согласна.

Гренс ткнул пальцем в пол. Имея в виду подвал где‑то под ними.

– На складе есть конфискованные коляски. Я распоряжусь, чтобы тебе выдали одну. Малыши бывают тяжелые.

Свен сидел рядом с Херманссон, она не видела его лица, но чувствовала, что он тоже улыбнулся. Эверт Гренс иногда удивлял их своей заботливостью, которая прорывалась у него как‑то вдруг, а потому он толком не знал, на что она обратится.

– Итак, Хантверкаргатан. Девочка говорила о красном автобусе, который остановился на площади Кунгсхольмсторг, когда большинство из них еще спали. Она узнала аптеку на углу.

Конфискованные детские коляски внизу, на складе.

Эта фраза все время звучала у нее в ушах. Он мог быть резким, даже злым, он танцевал вокруг стола, но порой говорил и такое.

Она смотрела на своего начальника.

Может быть, именно за это они и терпели его.

– Мы опросили местное население. Пятеро частных лиц и владелец магазинчика подтверждают, что светло‑красный автобус – один даже отметил, что краска выгорела на солнце, – около половины пятого утра остановился на том месте, которое указала девочка, и простоял несколько минут, высадив множество легко одетых детей.

– Общенациональный розыск?

– Объявлен после обеда.

Комиссар выглядел довольным:

– Все правильно, Херманссон. Правильно. Этот автобус не покинет пределов страны.

Ларс Огестам взглянул на часы. Они сидели в кабинете Гренса уже тридцать пять минут, совещание продолжалось значительно дольше, чем рассчитывали.

Они кое‑что знали.

А в общем‑то не знали ничего.

– У меня последний вопрос. О мертвой женщине. – Огестам уже опоздал на следующее совещание. – Кто она?

Женщина с объеденным лицом. У нее должно быть имя. Она должна быть кем‑то.

– Мы не знаем. Пока. Не знаем, кто она была.

Вздох.

Огестама мало волновала манера Гренса вздыхать и вносить поправки.

Вздоха для него было недостаточно, чтобы обозначить разницу между кто она и кто она была.

– Когда? Когда мы будем это знать?

Эверт Гренс слегка наклонился вперед, словно желая подчеркнуть важность своих слов:

– Думаем узнать к вечеру. Кинолог говорит, что собака учуяла на месте слишком много запахов и потеряла след в туннеле, метров через пятьдесят. На одном из этих чертовых перекрестков, где встречаются и соединяются разные системы туннелей. Но собака нашла там множество предметов, которые сейчас изучает Крантц и которые могут иметь отношение к трупу. – Он посмотрел на Огестама и еще сильнее наклонился вперед. – Кроме того… – Он повернулся к Свену. – Свен видел ее раньше.

Свен Сундквист развел руками:

– Я видел ее лицо и уверен, оно мне знакомо. Возможно… возможно, я даже говорил с ней.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего.