Еще один мужчина расположился в углу возле дверей. Он не заказал ничего, кроме пинты темного пива, но и к нему почти не притронулся. Просто сидел, закутавшись в плащ, неподвижный и молчаливый, как статуя. Его глаза скрывались в тени, отбрасываемой широкими полями шляпы, а подбородок был спрятан за поднятым воротником плаща.
Когда странный посетитель расплачивался, трактирщик заметил перстень, тускло блеснувший на его руке. Массивный, из черненого серебра, с крупным ониксом, на черной поверхности которого угадывались серебристые прожилки — гербовая печать. Такие перстни носили только маги-дознаватели из Тайной полиции, но они, обычно, не захаживали в третьесортные заведения для простого люда.
Был еще случайно завернувший бард, который занял скамеечку у самого очага, поближе к огню, и сейчас тихонько тренькал на своей кифаре, настраивая струны. Длинный, нескладный и худой, он поеживался от холода в своем далеко не новом плаще, с потертостями на швах, и время от времени привычным жестом откидывал со лба прядь льняных волос, упрямо сползавшую на глаза. Услышав, о чем говорят рыбаки, он поднял голову и слегка надтреснутым голосом произнес:
— Шелки были самыми безобидными из всего дивного народа. Но они, как и все остальные, ушли в Траг-вуд-Дол — край вечной юности, где царит весна. — Он замолчал и в наступившей тишине ласково провел по струнам. По закопченному залу портовой таверны разнеслись серебристые звуки кифары. — В благословенную страну за морем, где зеленеют холмы и цветут сады, где в густых лесах скрываются эльфы. Там в подземных чертогах правят дварфы и дроу, в небесах парят золотые драконы, а в теплых водах играют добродушные шелки. В тот край не доплыть на корабле, не долететь на птице. Говорят, туда ушли все фейри после войны с человеческими королевствами. Но раз в году, в день весеннего равноденствия, открывается тайный путь, видимый лишь избранным. Если кто-то из дивного народа возьмет человека за руку и проведет в полночь по лунной дорожке через море, то тот человек попадет в Траг-вуд-Дол.
— И много было таких смельчаков? — поинтересовался один из трех рыбаков, поблескивая парой золотых зубов.
— Не знаю, — бард по-филосовски пожал плечами, — пока никто не вернулся. Раньше и в Гленниморе водились фейри. И эльфы в лесах, и дварфы в горах. Пока люди не вынудили их уйти за море. За драконов не скажу, не знаю, а вот шелки еще во времена моего отца на берег выходили.
— А ты сам видел хоть кого из чудного народа?
— Я видел, — изрек тирн Иммерли и одним глотком отправил в себя остатки сидра, а затем недвусмысленным жестом протянул пустую кружку хозяину заведения. — Налей еще.
Слабо дымившая трубка, будто забытая, торчала в его зубах. Старик задумчиво посасывал кончик мундштука, уставившись в одну точку.
— И кого же вы видели, многоуважаемый тирн? — бард заинтересованно взглянул на старого рыбака.
Джос Иммерли вздрогнул, будто его только что разбудили, и обвел вокруг мутным взглядом.
— Э-э-э, — протянул он, понимая, что сболтнул лишнее, но бродивший в крови сидр не позволил смолчать, — не я, приятель мой, рыбак один. А тебе зачем?
— Я бард, Амсель Сладкоголосый. Может, слышали про меня? Хожу себе по Гленнимору, собираю сказания и легенды. О дивном народе мало кто знает, только детские сказки. Может, вы что расскажете?
Он переместился за стол к рыбаку, подозвал трактирщика и сунул ему пару монет.
— Чего изволит многоуважаемый тирн? — хозяин заведения ловко опустил монетки в поясной кошель.
— Еще сидра мне и моему приятелю, — произнес Иммерли, не давая барду открыть рот, и бросил на стол звенящую медь. — И парочку перепелов на закуску. |