Еще один вопль, громче первого, – на сей раз женский. Его тут же заглушил голодный вой. Женщина завизжала от боли, затрещала ткань, раздалось звериное рычание. Визг женщины сменился сдавленными всхлипами, затем стихли и они. Слышно было только хлюпанье, словно рвали на куски что‑то мягкое.

Чейн стоял, тупо глядя на дверь, и не мог двинуться.

* * *

С каждой ночью шум драки в кельях становился все слабее, впрочем, на пятую ночь Чейн уже научился его не слышать.

В коридор вошел Вельстил.

Он был в черных облегающих штанах и застиранной белой рубахе. С собой он нес бурдюки с водой и мешочки, от которых пахло черствым хлебом. Вельстил подошел к первой келье справа, открыл дверь и швырнул внутрь мешочек и бурдюк с водой. Прежде чем неведомый обитатель кельи успел шевельнуться или вымолвить хоть слово, Вельстил захлопнул дверь и снова запер ее деревянной жердью. То же действие он повторил еще дважды.

Как часто он это проделывал?

– Нельзя дать им умереть с голоду, – с отсутствующим видом проговорил Вельстил и выразительно указал в сторону лестницы.

Ночная стража Чейна в очередной раз подошла к концу, и он беззвучно спустился по лестнице.

Всякий раз на рассвете он обнаруживал в прихожей какие‑то мелкие странности. Ничего особенного, но все время что‑нибудь новое. Однажды дорожный мешок Вельстила лежал у самого очага. Из горловины мешка торчали загадочные темные стержни, но Чейн был чересчур вымотан, чтобы проявлять любопытство. В другой раз он заметил неподалеку от очага старенький жестяной чайник, но чашки нигде видно не было, и в прихожей не пахло свежезаваренным чаем.

На четвертую ночь прихожая выглядела более опрятно, зато в ней пахло толчеными травами и еще чем‑то неприятно‑приторным – этого запаха Чейн так и не сумел распознать.

Сегодня дорожный мешок Вельстила лежал на скамье, а рядом с ним небольшая склянка и обтянутый кожей ларец – гораздо длиннее и уже шкатулки из орехового дерева, в которой Вельстил хранил бронзовую чашку для кормления.

Чейн никогда прежде не видел этого ларца.

Раза два за время этого путешествия он подумывал о том, какие артефакты мог прихватить с собой Вельстил, с его талантом мастерить магические предметы. Чейну были известны только бронзовая чашка да «кольцо пустоты», прятавшее Вельстила и всех, кого он касался, от врага, способного учуять вампира.

Чейн подобрался поближе. Присев на корточки, он почувствовал, что обтянутый кожей ларец источает уже знакомый, неприятно‑приторный запах. Чейн взял со скамьи склянку – от нее пахло точно так же, причем сильно. Он вернул склянку на место и потянулся к горловине мешка.

Наверху, в коридоре с кельями, кто‑то шевельнулся.

Чейн замер, так и не дотянувшись до мешка, краем глаза глянул на лестницу. И обострившимся слухом уловил, как Вельстил поерзал, устраиваясь на табурете. Чейн сжал пальцы в кулак и опустил руку.

Если он слышит каждое движение безумца, то и безумец может запросто услышать его.

А к неприятно‑приторному запаху примешался аромат сушеных трав. Точно такими же травами пахло в монашеской мастерской.

Чем же Вельстил занимался здесь целую ночь?

Чейн медленно выпрямился. Замирая на каждом шагу и прислушиваясь к тому, что творится в коридоре второго этажа, он дошел до мастерской. Здесь запах трав был одуряюще силен. Чейн пригнулся и стал пробираться между столами, выискивая что‑нибудь странное или неуместное.

И на одном столе обнаружил то, что искал.

Среди ножей, пестиков и обрывков вощеной бумаги стояла жестяная тарелка, почерневшая посредине, как будто в ней что‑то долго кипятили. Затем Чейн заметил сушеные цветы, наклонился ниже и различил поблекшие оттенки – желтый, а ближе к середине темно‑фиолетовый. Он взял хрупкий лепесток и осторожно его понюхал.