Я провела рукой по его рыжей шевелюре. Пальцы то и дело застревали в густых локонах, и это доставляло мне удовольствие.

– Но это же отвратительно. Похоже на рабство! Моя лучшая подруга почему-то нравится мне все меньше и меньше!

– Джульетта, если тебе нравлюсь я, то должна нравиться и она. Ведь именно она создала меня. Я взяла его за руку.

– Вот этот ее поступок мне нравится гораздо больше. Кстати, как ты насчет того, чтобы переехать ко мне?

Он коснулся губами моих пальцев.

– Я бы и рад, но, видишь ли, я вряд ли пробуду здесь очень долго. Но, конечно, если хочешь, можем пожить вместе до тех пор, пока я… э-ээ… не уйду.

– О чем это ты? – Я резко села на кровати. Он поднес ладонь к моему лицу.

– Вглядись и поймешь.

Это потребовало нескольких секунд, но, поняв в чем дело, я ахнула: под определенным углом я могла видеть сквозь его руку. Она постепенно становилась прозрачной.

– Лейна снова счастлива. Старая история. Когда ей плохо, я становлюсь нужен, и она призывает меня. – Он пожал плечами. – А когда дела налаживаются, я опять ни к чему, и она отправляет меняпрочь. Не сознательно, конечно, но… послушай, ведь мы же с тобой все прекрасно понимаем, и я нечто вроде ее собственного маленького Франкенштейна, с которым она может делать все, что хочет. Даже вообразить, будто я обожаю эти идиотские сливовые косточки.

– Но ведь это несправедливо! Он тяжело вздохнул, тоже сел и принялся натягивать рубашку.

– Несправедливо, но такова уж жизнь, малышка. Сама понимаешь, от нас мало что зависит.

– Нет, зависит. Мы могли бы что-нибудь придумать.

Передо мной маячила его спина. Я вспомнила, что когда увидела его в первый раз, он тоже сидел ко мне спиной, и тогда еще длинные волосы свешивались на воротник куртки.

Я продолжала молчать, и через несколько мгновений он улыбнулся мне через плечо.

– Думаешь, могли бы? И что же именно? В его нежные и любящие глаза я счастлива бы была смотреть до конца жизни.

– Мы могли бы заставить ее чувствовать себя несчастной. Тогда ты снова станешь ей необходим.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что сказала, Гриф. Ты нужен ей в горе. И мы должны придумать, как сделать ее несчастной на возможно более долгий срок. Например, что-то связанное с Майклом. Или с детьми.

Его пальцы, застегивавшие пуговицы на рубашке, вдруг замерли. Тонкие, артистичные пальцы. Веснушки.

«Сначала был Молчун,

за ним пришел Ворчун.

Не забудьте Коротышку,

тоже славный был парнишка.

Но самый клевый хохотун

Все равно Вертун-Болтуууууууун!»

Помните? Помните Колечки Вертуна-Болтуна? Или его волшебный Ковер-Смердолет, на котором, несмотря на все его волшебные достоинства, никто не хотел летать из-за издаваемой им ужасной вони?

Уайетт стал звездой так быстро, потому что был исключительно умен, достаточно безумен и готов на все, только бы как следует рассмешить ребятишек. В жизни не встречал человека, который бы любил детей, как Уайетт Леонард.

Познакомились мы с ним за несколько лет до его прихода в нашу Раковую Труппу. Он был знакомым знакомых Каллен Джеймс и узнал, что у него лейкемия в самом зените славы. Этот удар судьбы Уайетт воспринял удивительно спокойно. Скорее всего, в глубине души он просто никогда не верил, что недуг способен одолеть его. Как-то раз он даже обмолвился, что любовь миллионов ребятишек непременно удержит его над свирепыми волнами, бушующими в море смерти.

Через шесть месяцев после того, как я начал работать с труппой в Нью-Йорке, он появился на репетиции и попросил разрешения посмотреть. Начать готовиться к реальной постановке мы решились только через год, поскольку поначалу наши репетиции были скорее ни чем иным, как своего рода групповой терапией.