— Там были подробности одного дела. Банда уголовников, бежавшая из федеральной психиатрической тюрьмы, захватила женский монастырь. Они там продержались неделю, взяв монахинь и детей в заложники. Разумеется, все были зверски изнасилованы.

— Обычная американская история, — заметил Рой, раскачиваясь на стуле. — Какое отношение она имеет к нашим делам?

— Казалось бы, никакого. Но на одной странице была пометка: «Лос-Ужас»! Зачёркнутая тремя волнистыми линиями.

— Три волнистые линии? Тут поработали агенты ФБР, — насторожился Рой. — Это их почерк. Значит, они скрывают что-то важное. Видимо, кто-то из этих дегенератов был оттуда, из Лос-Ужаса. Значит, после взрыва кто-то из подопытных выжил…

— Ага, — подхватила Уисли, — был найден в развалинах и помещён в обычную психиатрическую тюрьму…

— Но правительство хотело продолжить опыты, — Рой качнулся на стуле сильнее: он чувствовал, что истина где-то рядом, и боялся упустить мысль, — и устроило побег… ему, а также и всем остальным заключённым, — закончил он. — Чтобы всё скрыть.

— Да! Скрыть! — вскричала Уисли. Части дьявольской головоломки на глазах собирались в единое целое. Не хватало всего нескольких деталей.

— И там, в монастыре, — задыхаясь от волнения, прошептала она, — этот дегенерат изнасиловал монахиню. Или прислугу. Или, может быть, — голос её упал, — в монастыре жило несколько больных детей. Он мог воспользоваться их беспомощностью.

— Там, в деле, есть имена пострадавших? — спросил Рой.

— Да, там приведены все данные. От сексуального насилия пострадали семеро мужчин, восемнадцать женщин, сорок восемь детей разного пола, три кошки и хомячок. Хомячок погиб, — добавила она грустно.

— А дети?

— Среди них — одиннадцать девочек, — ответила Уисли, поправляя сбившуюся прядь.

— Осталось выяснить, — заключил Рой, — что произошло с каждой через девять месяцев.

ГЛАВА 16

Владимирильич Лермонтов пил генетически неизменённую воду без консервантов. Перед каждым глотком он зачитывал вслух формулу из книги по математической теории хаоса. Эти формулы звучали в его устах как кощунственные заклинания.

Обычно он обедал в одиночестве. Но на сей раз напротив него сидел, прикрученный к стулу обрывком электрического шнура, щупленький тинэйджер.

— Сейчас ты будешь есть это, — распорядился Лермонтов, показывая на тарелку. На ней лежал натуральный хлеб, сделанный из настоящей пшеницы.

— Я хочу гамбургер, — простонал отрок. Его душа была надломлена голодом, издевательствами и Ростроповичем, но несломленный червячок добра и света ещё извивался на дымящемся пепелище его искалеченной идентичности.

— Ну-ну, — сказал Лермонтов и стал думать, какой именно способ неограниченного насилия был бы в данном случае наиболее подходящим. Отвергнув побои и изнасилование как недостаточно жестокие, он достал с полки книгу в чёрной коже: тринадцатый том Тургения Ростроповича, самые ужасные его сочинения, которые даже в дикой и кровавой России печатались только в подпольных большевистских типографиях.

— Сейчас я буду читать избранные отрывки из "Нерегулярных самоотчётов киллера животных", по русски — "Zappfhyisttki ogkhottnicka" — медленно проговорил Владимирильич, проговаривая каждую букву. — Это книга свела с ума Карла Маркса, Фридриха Ницше и Ли Харви Освальда.