– Аня. Тебе уже достаточно, вылезай, – скомандовал Виктор Николаевич дочери. Чермен увидел её умоляющий взгляд и безапелляционно, с правом хозяина, заявил Аниному отцу:

– Да оставь ты её, ей же нравится, вот и пусть порадуется. Я своей в октябре купаться разрешаю, ничего, здоровее будет. Ну, посинела, ну и что? От этого не умирают.

Виктор Николаевич подумал и махнул рукой. Пусть мёрзнет, раз ей нравится.

Ане «мёрзнуть» нравилось. Завернувшись в махровую простыню, они с Розой уселись в шезлонг, выбивая зубами дробь и время от времени принимаясь беспричинно смеяться. Роза вдохновенно рассказывала новой подружке о студии современного танца, где она занималась после школы, пять раз в неделю. Занимались с детьми серьёзно, забывая о том, что они ещё дети, и домой Роза возвращалась без ног. И садилась за уроки. Не будут сделаны уроки – не будет никаких танцев, это она усвоила.

В свои десять лет Роза танцевала почти профессионально. Ане тоже хотелось научиться, и Роза взялась её учить – «Резче двигайся. Держи спину и прогнись немного назад. Не откидывайся назад, я же сказала – прогнись. Повороты выполняй чётче, не спи на ходу!» – командовала Роза. Они крепко подружились, десятилетняя Роза и тринадцатилетняя Аня. Роза познакомила новую подругу с Аллочкой и они стали дружить втроём, поскольку отвязаться от Аллы было невозможно.

По утрам все трое были заняты: Алла корпела над букварём, под строгим надзором бабушки; Аня возилась в огороде – пропалывала грядки, сажала цветы, собирала в плетёную корзиночку первую клубнику. Роза учила английский и французский, решала задачки по математике и делала письменные упражнения по русскому. Ежедневным занятиям отводилось два часа, по полчаса на каждый предмет, ещё час уходил на гимнастику, без которой – какие танцы? Чермен привёз большое зеркало, которое с трудом втащил наверх, в комнату дочери. Роза занималась перед зеркалом, и безмерно гордилась собой, а Инга ловила себя на том, что завидует дочери. Она бы не отказалась от такого зеркала… Какая женщина – откажется?

Эмилия Францевна тоже была занята: поливала из шланга грядки, подвязывала в парниках помидоры, замешивала тесто на пироги, которые у Бариноковых традиционно подавали с бульоном.

К обеду к Бариноковым приходила Аня. Аглая Петровна давно махнула на падчерицу рукой и обедать уже не предлагала: всё равно откажется, потому что дома – суп из тушёнки, «покупные» котлеты, и «магазинные» резиновые нагетсы, а у Бариноковых бульон с пирожками и баранья хашлама. Молодую баранину Чермен привозил с рынка, она таяла во рту, и оторваться было невозможно.

– Ма, я обедать не буду, я у Розы поем, можно?

– Что ж с тобой делать, раз тебе дома не нравится, – отпускала её Аглая, и не удержавшись, говорила: «Мать, значит, невкусно готовит, а чужая бабушка вкусно».

– Я не сказала, что невкусно. Розина бабушка все равно заставит есть, а я, если дома поем, то у них уже не смогу, – оправдывалась Аня. И получив Аглаин утвердительный кивок, исчезала из дома до вечера.

Ане очень нравились осетинские пироги с рассольным сыром, и бульон нравился – наваристый, душистый, у Аглаи такой не получается. Они с Розой съедали по полтарелки, оставляя в животе место для хашламы. А им хотелось – по целой.

Эмилии Францевне Аня казалась гадким утёнком: нескладная, некрасивая, длинноногая, с торчащими из-под короткого платья коленками, острыми локтями и светлыми косичками, тоже торчащими в разные стороны. «Наша-то ладненькая, лёгонькая, и кости не торчат. А эта – мосластая, угластая, дал же бог фигуру» – с удовлетворением отмечала Эмилия.

Глава 10. Фомушкины

Целевые взносы оказались непомерными: прокладка дорог, раскорчёвка леса, бурение скважины и химический анализ воды, установка столбов, навеска проводов, подключение к линии электропередачи, установка общей изгороди… всё это стоило денег, за всё надо было платить.