Часть 3. Суд да дело

Глава 13. Лето 1996-го. Повестка дня

– Аня, это за тобой. Косынку не забудь, и перчатки возьми обязательно, без перчаток руки травой изрежешь, – говорила Аглая и долго смотрела вслед «батракам». Ишь, смеются. Им, похоже, нравится ходить к Пилипенкам, да и работой их там не особо нагружают, возвращается Аня довольная, ужинает с аппетитом, засыпает как убитая, и утром вскакивает ни свет ни заря. Не узнать девочку!

Виктор Николаевич приезжал поздно, уезжал рано, и о «штрафных работах» ничего не знал, поскольку ни с кем не общался. Аглая не проговорилась, молчала, и Ане велела молчать. Не буди лихо пока тихо. Картошку Чермен привёз на следующий день, как и обещал. Вика не верила, что картошка успеет вырасти, но Чермен, привыкший к ферганской тёплой зиме, считал, что если её хорошенько поливать, то вырастет. Так что к обязанностям троицы добавился полив. Вредная Вика не разрешала девчонкам пользоваться шлангом (всё равно его не дотянешь, грядки-то длиннющие, метров на десять, отец постарался). Так что картошку они поливали, набирая из пруда воду и бегая с лейками вдоль грядок как заведённые. Вика не разрешала им набирать лейки доверху, а только до половины. Анька дохлятина, а малы́м тяжёлого нельзя таскать. «Малы́е» злились, но слушались.

Так продолжалось около месяца. Днём девочки были свободны и предоставлены сами себе, в пять приходили к Вике и работали до семи. Видя как они стараются, Вика сократила время «исправительных работ» на полчаса, и Аня облегченно вздохнула: теперь можно не бояться, что отец приедет пораньше, не застанет её дома и обо всём узнает.

К чести Вики, она не заставляла девочек делать больше того, что они могли: Алла поливала из лейки цветы и грядки с зеленью, Аня рыхлила мотыгой приствольные круги у яблонь, Роза, как самая честная из них троих, пропалывала клубнику, срывая украдкой ягодку и отправляя в рот. Застав её за этим занятием, Вика не рассердилась, но отпустив Аллу с Аней, оставила её ещё на час – отрабатывать съеденную клубнику. Пришлось поливать картофельные грядки за черемушником, размешивая в лейке коровяк (коровий навоз), грядки были длинные, и Роза устала.

– Долго ещё?

– От тебя зависит.

– Никто картошку не поливает, она сама растёт. А тебе больше всех надо, ещё и навоз разводить…

– Хорошо. Я сама буду разводить, а ты поливай, дело быстрее пойдёт.

– Я у тебя всего-то две ягодки съела, – отбивалась Роза.

– Я не считала, я не знаю. Две сегодня, две вчера, две позавчера. Ты закончила? Иди щавель полоть, и без разговоров. Закончишь и пойдёшь домой. Там грядочка маленькая.

– Ба, у меня спина отламывается! – пожаловалась Роза, вернувшись с «барщины».

– Ну что ж теперь… Потерпишь. Не то они председательше нашей пожалуются, Пилипенки эти, и будут все пальцем тыкать, вся «Калина». Отцу позор какой, дочка воровка! Молчи, терпи, и чтобы я не слышала больше… А что ты долго так? Почему задержалась?

Роза объяснила, почему.

– Warum bist du das?.. (нем.: зачем же ты…) Вот скажи, зачем тебе чужая клубника? У нас что, своей нет? Или у них вкуснее?

– Вкуснее. У них сорт другой.

– Эх, ты… горе! Пора бы поумнеть. Ладно, хоть собрание собирать не стали, всё обошлось.

Не обошлось. В конце августа вернулись с Байкала Викины родители, которым Вика рассказала обо всём, а как она могла не рассказать? Узнав о загубленной картошке и выслушав Викины сбивчивые оправдания (о том, что она ездила в Загорск за продуктами на велосипеде, экономя выданные ей родителями деньги, Вика не сказала, но Остап догадался сам: за час пол-огорода не выкопать, тем более двум девчонкам.