Через широкий замерзший газон Джеруша глядела туда, за железную решетку, обозначавшую границы приюта по убегающей вниз гряде волнистых холмов, испещренных усадьбами; в сторону крыш, видневшихся над оголенными кустами.
День кончился, видимо — с полным успехом. Попечители и комиссия совершили свой обход, прочли доклады, выпили чаю и теперь спешили домой, к собственному очагу, чтобы забыть на месяц несколько надоедливые, хотя и не тяжелые обязанности. Приникнув к окну, Джеруша с любопытством, если не с завистью, следила за потоком экипажей и автомобилей, выезжавших из ворот. В мечтах она последовала за первым экипажем, потом — за вторым, и так — за всеми, к домам, разбросанным по скатам холмов. Она воображала, как — в меховом манто, в бархатной шляпе с перьями — она откидывается на спинку сиденья, небрежно приказывая шоферу: «Домой». Но на пороге дома картина меркла.
Воображение у нее было и, по словам миссис Липпет, могло доставить ей немало хлопот, если не следить за собой; но даже и оно не переносило ее за порог тех домов, куда она так хотела проникнуть. Бедная, пылкая, мечтательная Джеруша за все свои семнадцать лет ни разу не была в обыкновенном доме, и не могла вообразить, как живут те, кому не докучают сироты.
Томми Диллон, распевая, шел вверх по лестнице, вдоль коридора, и пение его становилось все громче по мере приближения к комнате «Ф». Джеруша оторвалась от окна и обратилась к превратностям жизни.
– Кто меня спрашивает? — с беспокойством оборвала она пение Томми.
благочестиво закончил Томми, но в тоне его не было злорадства. Даже самый закоренелый сиротка жалел заблудшую сестру, которую вызывали в контору к суровой начальнице. Томми любил Джерушу, хотя она иногда одергивала ему рукава и почти отрывала нос.
Джеруша отправилась вниз без комментариев, хотя над бровями у нее появились параллельные черточки. «Что там могло случиться? — думала она. — Может быть, сандвичи нарезаны толсто? Может быть, в ореховый торт попала скорлупа? Может быть, патронесса разглядела дырку в чулке у Сьюзи Готорн? Может быть, не дай Боже, какой-нибудь херувим из моей комнаты измазал носом попечителя?»
Продолговатый вестибюль не был освещен, и, когда она сходила с лестницы, последний попечитель стоял в дверях, собираясь выйти. Джеруша успела только заметить, что он — очень высокий. Он махнул рукой автомобилю, ожидавшему на изогнутой дорожке, тот стал приближаться, ослепительные фары отбросили его тень на стену — причудливые, удлиненные руки и ноги протянулись по полу и вверх, по стене. Тень эта до странности напоминала большого паука, которого называют «длинноногим дядюшкой».
Лоб у Джеруши расправился, она невольно засмеялась. Она вообще была хохотушка и пользовалась каждым случаем, чтобы позабавиться, а уж посмеяться над попечителем сам Бог велел. Словом, в контору она пришла совсем веселая, и с улыбкой предстала перед миссис Липпет. К немалому ее удивлению, начальница тоже если не смеялась, то и не сердилась. Лицо у нее было почти такое же, как при гостях.
– Сядь, Джеруша, — сказала она, — я должна с тобой поговорить.
Джеруша опустилась на ближайший стул и затаила дыхание.
Мимо окна промелькнул автомобиль, миссис Липпет посмотрела ему вслед.
– Заметила ты человека, который только что вышел? — спросила она.
– Я видела его спину, мэм.
– Это один из самых щедрых попечителей. Он не раз жертвовал нам крупные суммы. Я не имею права назвать его фамилию; он особенно настаивал на том, чтобы остаться неизвестным.
Джеруша слегка раскрыла глаза — она не привыкла, чтобы ее вызывали в контору для беседы о попечительских странностях.
– Он принимал участие в судьбе некоторых наших мальчиков. Помнишь Чарльза Бентона и Генри Фриза? Оба они окончили колледж благодаря этому попечителю и оба отблагодарили его упорной работой и успешностью занятий. |