Господин Хаджибек покраснел, замялся и промямлил что-то неразборчивое.

Николь толкнула под столом Шарля. Губернатор принял ее игру, откашлялся и сурово произнес:

— Полагаю, что вы, господин Хаджибек, человек светский. Мари и Николь правы. Первый бокал все гости должны выпить до дна — у русских такой народный обычай.

— Да-да, конечно, ваше сиятельство, — с льстивой поспешностью согласился господин Хаджибек. — Пейте до дна! — приказал он женам. — Пейте народный обычай, — закончил он полной несуразицей.

Пересиливая себя, морщась, Хадижа и Фатима выпили шампанское.

Николь зааплодировала, и вслед за ней все присутствующие захлопали в ладоши, ребячливо радуясь совращению жен господина Хаджибека.

Предложение выпить первый бокал до дна оказалось весьма уместным. Уже через несколько минут всем стало по-свойски просто, весело, свободно. Хадижа еще пыталась быть чопорно-важной, а никогда прежде не пробовавшая вина Фатима, что называется, «поплыла» и вскоре уже хохотала до слез над какой-то шуткой Николь, как будто это была не мадам губернаторша, а ее бедуинская подружка и сидели они не за чинным столом, а у костра в пустыне.

После обеда Мария предложила "посмотреть в сторону России", и разгоряченные гости с удовольствием вышли на огромную, опоясавшую дом террасу второго этажа, с которой открывался вид на все четыре стороны света. Было прохладно, накрапывал дождь. Россию увидели только русские. Как-то само собой разговорились по интересам: генерал с адмиралом, ученый археолог с ученым языковедом, бездетная Николь с бездетной Хадижей, молоденькая Фатима с Анастасией, Клодин, желающая побольше узнать о том, что носят и как причесываются в Париже, с Марией. И только господин Хаджибек остался в одиночестве. Но оно его не тяготило, он ликовал: сам губернатор почти что в его доме, и он, Хаджибек, только что сидел с ним за одним столом, как равный с равным. Нет-нет, ему не нужны были никакие собеседники. Он настолько вырос в собственных глазах, что, пожалуй, без ущерба для самолюбия мог бы поговорить тет-а-тет только с самим губернатором.

Мария болтала с Клодин, но видела и слышала каждого: и генерала Шарля, который говорил с адмиралом Беренцем о недавней большой войне, закончившейся разгромом Германии, и Николь с Хадижей, обсуждавших типы мигреней, и Фатиму с Анастасией, хихикавших от переполнявшей их молодости и радости существования, и Пиккара с доктором Франсуа.

— Всё, этой весной я уже не буду работать здесь, в термах Антония Пия. Теперь я буду искать храм Согласия. Это один из главных храмов Карфагена. Известно, что он был, а где — неизвестно. Но я примерно знаю местечко. Это на холме, там, где был храм Эшмуна — самый важный храм карфагенян. Рядышком должен быть храм Согласия…

— А я возьмусь за большой берберский словарь, как только выйду в отставку…

Перед кофе Мария и Николь пели неаполитанские песни, а генерал аккомпанировал им на новеньком рояле. Как всегда, испытанный концертный номер получился очень хорошо.

— Мари, а вы не могли бы спеть русскую песню? — попросил доктор Франсуа. — Мне очень хочется узнать строй русских песен.

— Спою. Вам грустную или веселую? Народную или популярный романс?

— А нельзя все подряд? — воодушевилась Николь.

— Охотно, — улыбнулась Мария.

Она села за рояль и исполнила "Мой костер", "Очи черные", "Зачем тебя я, милый мой, узнала", после чего все принялись с детским восторгом разучивать, вторя Марии, знаменитую "Калинку".

Зажигательный темп песни захватил всех, и «Калинка» рвалась из приоткрытых окон и летела за синее море на родину.

Х

Хотя за столом и царила видимость веселья, но для Марии все было пусто, вымученно, заданно.