Она посвятила ему не одну, а три статьи, и если первая сводилась лишь к рассказу о жизни и карьере Азифа Малика, то в двух последующих рассматривались возможные мотивы преступления. В общем и целом они сводились к его работе в ЦУ, где Малик занимался расследованием деятельности банды наркоторговцев, ввозившей в страну героин, и организованного сообщества педофилов. Впрочем, не забыта была и его предшествующая работа в спецотделе-7 Скотланд-Ярда, за время которой Малик нажил себе немало врагов среди криминальных элементов северного Лондона. Неудивительно, что список подозреваемых мог занять не одну страницу, но в последней из опубликованных статей мисс Нилсон сосредоточила внимание на одной конкретной шайке. Возложив на ее вожака ответственность за несколько убийств, она, однако, не назвала его имени, но зато выдвинула предположение, что он может получать помощь от кого-то из полицейских, входящих в состав следственной группы. «Что могло свести вместе Малика и Хана? Почему сто с лишним детективов до сих пор задаются этим вопросом и не могут дать ответ? Может быть, среди них есть такие, кто не хочет его искать?» — так заканчивалась последняя статья.
Намек на коррупцию в полицейской среде был более чем прозрачен. Разумеется, выступая с заявлениями подобного рода, отважная мисс Нилсон вряд ли могла рассчитывать на симпатию следователей, но, с другой стороны, от нее и не требовалось раздавать им комплименты. К тому же во времена, когда под маской служителя закона мог скрываться работающий за деньги киллер, подобные обвинения отнюдь не звучали нелепо и абсурдно. Что же касается меня, то я точно знал, что преступники имеют своего человека в полиции. Именно он уведомил своих сообщников, что Билли Уэст по кличке Ловкач попал под подозрение.
В общенациональных газетах много писали о Малике и Хане (хотя и не в столь полемическом тоне, как это делала мисс Нилсон), но время шло, старые истории вытеснялись новыми, и интерес к давнему делу постепенно таял, тем более в отсутствие какого-либо прогресса в ходе расследования. Статьи становились все короче; передовые, восхваляющие доблесть и жертвенность противостоящих беззаконию отдельных полицейских, исчезли; жизнь шла своим чередом.
Разумеется, полиция не опустила руки, но прошло пять недель, а никто так и не был арестован. После же исчезновения подозреваемого, которого так и не успели даже допросить (кстати, ни в одной из статей имя Билли Уэста не упоминалось), моральный дух следователей стремительно падал, а ресурсы слабели, поскольку следователей перебрасывали на новые, более легкие дела.
Но Эмма Нилсон не сдалась, и меня это вполне устраивало. Плюсом было и то, что она не работала на более крупные газеты. Я рассчитывал, что найти ее будет нетрудно и что мои мотивы не покажутся ей слишком подозрительными. У меня было перед ней немалое преимущество — я знал, кто выступал в роли организатора и чей палец спустил курок, — но мне требовалась дополнительная информация, и в этом смысле Эмма Нилсон представлялась идеальным источником. По крайней мере для начала.
Раньше я мог бы запросто позвонить в «Лондонское эхо» и поговорить со старым приятелем, Роем Шелли, но он уже не работал там, да и рассчитывать на прежние знакомства не приходилось. Утрата былых связей — большая потеря для того, кто скрывается от закона вдали от родины, хотя об этом часто забывают. Все прежние отношения вдруг обрываются — раз и навсегда. Родители мои умерли, с братом, который жил в Уилтшире, я не разговаривал с тех пор, как уехал из Англии. И похоже, уже никогда не поговорю. Мы не особенно близки, но все же мне его не хватало.
Я набрал номер «Эха» и, представившись инспектором из ЦУ, попросил пригласить к телефону Эмму Нилсон. Парень на другом конце провода сразу проникся ко мне должным уважением, но сообщил, что ее на месте нет и не будет, по всей видимости, до понедельника.
— Некоторым везет. |