Риторика пристрастия

Римский историк Корнелий Тацит советовал писать историю «без гнева и пристрастия» (70, 7). Верный в теории, этот совет трудно исполним на практике. Всякий пишущий историю думает не только о будущем своего труда, но и о своем собственном. Помимо этого существенного момента есть и еще одно обстоятельство более возвышенного характера. Человек по природе своей правдив. Ложь беспокоит его, создает психологический дискомфорт. Поэтому он быстро начинает искренне верить в то, что прежде говорил или писал из выгоды.

Светлый миф о Дмитрии Донском как о «великом предке», «рыцаре без страха и упрека», наконец — как о канонизированном святом, чьи иконы сегодня можно увидеть в православных храмах, стал создаваться уже ближайшими потомками московского князя. Много поработали в этом направлении и московские летописцы. Примером этой работы может служить московская версия рассказа о поездке князя Дмитрия в Орду летом 1371 года. Эту версию содержал общерусский Свод начала XV века (Троицкая летопись). Ее начало почти полностью совпадает с тверской версией, превосходя ее только указанием на то, что вместе с Дмитрием Московским в Орду поехал князь Андрей Федорович Ростовский.

«Того же лета князь великии Дмитреи Иванович поиде в Орду месяца июня в 15, на память святого пророка Амоса, в неделю превезеся через реку Оку, а с ним князь Андреи Ростовьскыи, а пресвященныи Алексеи митрополит проводил князя великаго до Оки, и благословив его и молитву сотворив, отпусти его с миром, и его бояр, и его воя, и всех благословив и сам възвратися въспять, и приеха в град Москву» (45, 110).

На первый взгляд это чисто информативный материал, лишенный публицистической направленности. Однако не будем спешить с выводами…

Поездка молодого московского князя в Орду стала важным событием, привлекшим внимание всей Руси. Одни связывали с ней большие надежды, другие — большие опасения. Многие считали миссию Дмитрия предисловием к новой княжеской войне, а его самого — беспринципным властолюбцем.

В этой обстановке особенно важно было слово церкви. Митрополит Алексей сделал всё, чтобы окружить поездку Дмитрия в Орду ореолом «богоугодного дела». И календарь его движения, и походный распорядок, и состав свиты были тщательно продуманы в этом отношении.

По расчету дней пути можно полагать, что князь Дмитрий выехал из Москвы в воскресенье 8 июня. В этот день церковь вспоминала святого воина Феодора Стратилата — одного из самых чтимых в ту пору на Руси византийских святых. Он пострадал за веру в эпоху гонений. Если Дмитрий действительно приурочил свой отъезд в Орду ко дню памяти Феодора Стратилата, то он тем самым отдавал себя под покровительство святого воина. Вся Москва вышла в этот день на улицы, чтобы проводить своего князя в далекий и опасный путь.

О богоугодном характере миссии свидетельствовали и необычайно долгие и пышные проводы князя в Орду главой церкви — митрополитом Алексеем.

Рассуждения тверского летописца о том, что, выдавая Дмитрию ярлык, татары стравливают между собой князей и готовят «погибель христианам», в московской версии, разумеется, отсутствуют. Опуская всё, что происходило в Орде, летописец представляет лишь краткий итог путешествия князя Дмитрия.

«На ту же осень князь великии Дмитреи Иванович выиде из Орды милостью Божиею все по добру и по здорову, такоже вси бояре его, и слуги его, творяще волю его, а княжениа великаго под собою покрепил, а супостаты своя и супротивникы своя победив посрами» (45, 111).

В этой победной реляции нет ни ордынских долгов, ни московских грабежей, ни прочих неприятных воспоминаний. Всё благостно, оптимистично и возвышенно. Такова была во все времена риторика пристрастия.

Голубые купола

Берега Ахтубы были плотно заселены разного рода людьми.