— А причем здесь все-таки я? — пробормотал я сквозь сон.

— Имя принца было Дэрик Фолт.

Ничего себе, значит, я реально принц? Вопрос о том, почему потомок древнего рода влачит столь нищенское существование начинает вставать во весь свой гигантский рост. Это был последний вопрос, который я успел задать самому себе, перед тем как заснул.

А проснулся я в хижине Хагрида. Интересно, может мне все это приснилось?

Вернулся в Хогвартс я неожиданно отдохнувшим. Все-таки постоянное присутствие светлых меня чертовски угнетает. А может меня угнетает постоянный контроль, чтобы Тьмой не фонить, а перед Хагридом и пауком напрягаться не надо. Лесничий не поймет, а пауку пофигу.

Несмотря на ранний час, изящную аристократичность слизеринской гостиной портил торчащий там староста.

— Я сейчас в совятню, захватить твои письма? — обратился ко мне Малфой.

— Зачем? — вопрос поставил меня не то, что в тупик, а в полную растерянность.

— Как зачем? — в голосе Малфоя стали проскальзывать раздражительные нотки. — Первогодки то и дело строчат письма домой, чуть ли не каждый день.

И тут мысленно я отвесил себе пинок. Мама, точно! Я же обещал написать ей письмо, ну и что, что во сне.

— Сейчас, подожди минуту, — крикнул я Малфою и бросился к ближайшему столу сочинять первое в своей жизни письмо.

Самое трудное, было начать. Дальше же можно написать все, что угодно: и про учебу, и про погоду. И завершить как «любящий тебя Северус». Но начало. Как только мама получит письмо, она брякнется в обморок, подумав, что со мной случилось что-то страшное. Значит, начать нужно как-то успокаивающе. Фраза «Здравствуй, мама, у меня все хорошо» заставит ее, бросив все дела, примчаться сюда, чтобы проверить, не нахожусь ли я в предсмертном бреду. Отметаем сразу. Написать, что «находясь в смертельной опасности, я поклялся написать тебе письмо»? Я думаю, ее это немножко расстроит. Причем, расстроит так, что потом всю неделю будет расстраиваться крестный, а потом очередь расстраиваться дойдет и до меня. Нет, расстраивать маму я не хочу. А вот если написать, что директор прозаично намекнул, что пора бы, мол, и написать родителям и порадовать их своими школьными успехами? Думаю, это будет самое то. Значит так и напишем.

Как только Малфой убрался с письмами из гостиной, передо мной материализовался патронус крестного и сухо сообщил, что отработки для меня завершены, и чтобы я попытался не показываться ему на глаза в ближайшие дней десять. Ну что тут сказать. Живем».

Казалось бы, что шокировать находящихся в зале уже невозможно, но последняя прочитанная запись показала, что это не так. Эйлин сидела в шикарном кресле и, промокая кружевным платочком несуществующие слезы, тихо приговаривала:

— Ах, мне мой мальчик писал такие проникновенные письма. Я храню их все до сих пор.

— Все три что ли? — злорадно спросил Альбус.

Ответить возмущенной Эйлин помешал звук открываемой двери. В зал суда, толкая друг друга, ввалились четверо помятых аврора.

— Нападение! Неизвестные злоумышленники проникли в зал суда! — завопили они, и уставились на сидящую в кресле женщину, открыв рот. Бровь Эйлин выразительно приподнялась в удивительно знакомом жесте.

Мать Северуса посмотрев на часы, удовлетворенно хмыкнула:

— Два часа тридцать одна минута. Мой личный рекорд. Хотя у Северуса с Гордоном получалось намного дольше. Есть к чему стремиться.

— Сдавайся! Неизвестная злоумышленница! — гнусно захихикал Альбус.

— Так! Прекратить балаган! А вы, отправляйтесь на пост! Перси, продолжай читать, — рыкнул со своего места председательствующий Кингсли.