— Я болен, — объяснил я «пентюху». — Не ем ничего. Поэтому и выгляжу как беспризорный.

— У хозяина был хороший аппетит, — одобрил меня «пентюх».

— Был, — подтвердил я.

— И писал хозяин по пятнадцать страниц в день.

— Ну, не всегда, — скромно отмахнулся я.

— А ты даже одной страницы написать не в состоянии, — закончил «Пентюх» и отгородился от меня темным экраном.

Я откинулся на спинку стула и попытался собрать мысли. В этот момент телефон, который я притащил с собой из спальни, внезапно ожил и запищал. Я взял трубку, взглянул на определитель. Сашка. Может, уклониться от разговора? Ничего хорошего я девочке сообщить не смогу! Но потребность пообщаться с нормальным человеком оказалась сильнее страха. Я врубил телефон и поднес его к уху.

— Привет, — сказал я тихо.

— Это твои шутки, правда? — спросила Сашка, не отвечая на приветствие. Она источала такую бешеную энергетику, что я ощутил накал даже через телефонную трубку. Агрессия извергалась из слуховой мембраны, как вулканическая лава из огнедышащего кратера.

Честно говоря, я немного испугался. Не часто Сашка демонстрировала мне картину под названием «Последний день Помпей». Точнее говоря, ни разу не демонстрировала.

— О чем ты? — спросил я искательно.

— Я о хамской рецензии на мой роман, которая подписана твоим издателем!

Я бесшумно вздохнул. Итак, дело сделано.

— Почему ты считаешь это моими штучками? — спросил я.

— Ты же не хочешь, чтобы я перестала от тебя зависеть, правда? — продолжала Сашка. Мне показалось, что она тоже немного сошла с ума. От ненависти.

— Ты же хочешь по-прежнему контролировать каждый мог шаг, правда? И чтобы я при этом всецело зависела от тебя… От твоих денег, от твоего настроения, правда?

— Саш, ты о чем? — воззвал я, искренне озадаченный.

— О тебе! — закричала она, не владея собой. — О тебе! Ты же сам состряпал эту позорную рецензию от имени издателя, чтобы я больше не совалась на твою помеченную территорию! Тебе надоели мои попытки вырваться из-под твоего руководящего ока! И ты решил меня кастрировать, раз и навсегда! Чтоб не гуляла на твоем литературном поле!

— Ты сошла с ума, — сказал я тихо.

— Это ты помешался на своей гениальности! — закричала в ответ Сашка. — Это тебя уже перекосило от чувства собственной полноценности! Ах, не беспокойте его, он пишет книгу! Да кто ты такой? Как твоя фамилия? Достоевский? Булгаков? Диккенс?

— Саша, остановись, — сказал я, начиная заводиться.

— Ну, уж нет! — ответила Сашка голосом, который я перестал узнавать. — Раз в жизни я выскажусь! Ты, по-моему, давно перестал доставать ножками до этой грешной земли. Кто ты такой, Антон? Ты модный писатель. Модный, понимаешь? Модный, а не талантливый! Твои серенькие книжки раскрутились на общем безрыбье только потому, что нет по-настоящему достойного писателя. А может, нет по-настоящему достойного читателя. Но ты принял все за чистую монету: и свои литературные премии, и статьи лизоблюдов, которым твой издатель проплатил хвалебные рецензии…

Я взялся рукой за горло. Почему-то мне стало очень трудно дышать.

— Это ложь, — сказал я.

Сашка злобно рассмеялась. Внезапно она оборвала свой смех и грустно сказала:

— Если б ты знал, как я тебя ненавижу!

Я хотел спросить, что плохого я ей сделал, но не успел.