– Это крайние меры, братик, – безэмоционально произнесла Дэя, глядя на запертую дверь и стряхивая с себя провода, как человек стряхивает паутинки или нитки с одежды. – Вряд ли кто-то прибежит на писк аппаратуры. После моего возвращения тот, кто не пускает слюни, либо уже мертв, либо забился в самый темный угол в доме и молится только об одном: чтобы продолжения не последовало. Ты сам все почувствовал.

   Сильвен молча кивнул.

   О чем она говорит? О том, что разрыв нашей связи убил всех, кто находился в этом доме? Но почему?

   Дэя посмотрела на меня – так, будто видела впервые, а потом потянулась и мгновенно, будто и не лежала полгода без движения, поднялась, направляясь в душ. Я помнила изящество и грацию дикой кошки в её движениях, но в существе, передвигающемся по комнате, не было и сотой доли запомнившейся мне жизни.

   Сильвен смотрел на неё так, будто увидел призрак. Похоже, думал о том же, о чем и я. Прежняя Дэя размазала бы по стенке любого, кто оказался рядом после её пробуждения. Сейчас голод выжигал Древнюю изнутри, но внутренняя пустота поглощала и его.

   Натана больше не было. Именно из-за него сейчас она выглядела мертвой. Ее душа, ее огонь умирали день за днем. Дэя уже не жаждала мести. Скорее, продолжала жить, чтобы утащить Дариана за собой в миг, когда остановится сердце.

   Я слабо пошевелилась, но на меня никто не посмотрел.

   Сильвен преградил ей путь в ванную комнату и насмешливо поинтересовался:

   – Кто ты? И куда дела Дэю?

   Разочарование блондина я тоже могла понять. Ему нужна была не пустая кукла с силой Древней, смертельное оружие против Дариана. В таком состоянии Дэя не тянула даже на гранату.

   – Тебе какое дело? – поинтересовалась она устало. – Оставь меня в покое.

   Она криво усмехнулась и обошла его, открывая дверь в ванную. Ссутулившись, тяжело ступая – куда подевалась природная легкость, так гармонично сочетающаяся с её миниатюрностью?

   Сильвен проводил её пораженным взглядом. По его лицу я видела, как недоумение сменяется яростью и гневом. Проигрывать он не привык, а ставки были слишком высоки. 

   Сильвен ударил кулаком по стене с такой силой, что посыпались крошево из строительных материалов, на стене осталась вмятина приличной глубины. Разбитые костяшки пальцев в мгновение зажили, оставив лишь пятна крови на коже.

   – Проклятье! – прошипел он и шагнул следом за ней, с силой захлопнув за собой дверь. Сначала все было тихо, а потом я услышала грохот. В прямом смысле содрогнулись стены, раздался звон рассыпающихся осколков, что-то с глухим стуком падало – снова и снова.

   Ни подняться, ни крикнуть я не успела. Меня затопило болью и холодом, и что бы там ни творилось за этой дверью, оно убивало. Сначала я пыталась сдерживаться, потом, когда из прокушенной губы побежала кровь, завыла – тонко и надрывно. Мира больше не существовало, одна лишь только боль. Издевки Патрисии, презрение отца, потеря Сэта – вся боль моей жизни слилась воедино, обрушилась подобно бетонной плите и я, вопя от ужаса и раздирающих сосуды спазмов, потеряла сознание.

   Следующее пробуждение оказалось ещё менее приятным. Я открыла глаза и наткнулась взглядом на остекленевший взгляд мужчины. Лицо мертвеца казалось спокойным и расслабленным, как будто перед смертью он не сопротивлялся. Его шея в прямом смысле была изодрана в клочья, запястье разворочено, и повсюду кровь.

   Не то чтобы у меня в желудке было много всего – особенно после интимной встречи с авиасортиром, но все, что осталось, оказалось на ковре. Я судорожно цеплялась за край кровати, пока болезненные спазмы не прекратились.