Я постепенно взял  себя в руки  и,  удалив несколько колючек  из  своих оголенных ног, в достаточной степени овладел собой, чтобы спросить:

     - Так это и есть мастерская?

     -  Вот уж в который раз,  сэр  Питер, -  отвечал  Лам, -  ваша интуиция подтверждает свою непогрешимость.  И  в очередной раз  ваш  несравненный дар подбирать  выражения  укладывает  факты в  скупую форму  эпиграммы,  которую отчаялись бы редактировать Юлий Цезарь и Марциал.

     Он открыл дверь этого дома, повторяя свою давнюю формулу:

     - Твори, что ты желаешь да будет то Законом.

     До  сего  времени,   я   находил  эту  фразу  поочередно  смехотворной, раздражающей  и занудной. Сейчас  же  она  полностью утратила эти  свойства. Сухие  кости ожили.  Меня пробрало до спинного  мозга, когда он произнес эти слова.  Нежный,  милый  голос,  до  странности  знакомый,  ответил   ему  из просторного, темного помещения. Темного,  ибо ослепительный солнечный свет с улицы был не в силах осветить его внутренности для моих суженных зрачков.

     - Любовь - закон, любовь подчиняется воле.

     Я  снова  встрепенулся,  но  на  этот раз от  сочетания неожиданности и ликования, смутно  невразумительного. И тогда я увидел в одном углу комнаты, за рядом скамей и столов,  уставленных  аккуратно разложенным  инструментом, мерцающий силуэт. Он был обращен к нам спиной, и деловито прибирал на полу.

     - Вот сэр Питер Пендрагон, - сказал Большой Лев, - пришедший заведовать этой лабораторией.

     Мои глаза все еще не  привыкли к сумраку, однако, я мог разглядеть, как фигурка поднялась  с пола,  сделала реверанс и  двинулась по направлению  ко мне,  туда,  где  я  стоял  в  столбе  солнечного  света, проникавшего через приотворенную дверь.  На ней были надеты шелковые штаны "никербокер" черного цвета, сандалии и черные чулки.

     Я узнал Лу.

     - Большой  Лев сказал,  что  вы можете приступить  к  работе  сегодня в полдень, сэр Питер, - промолвила  она с достоинством, - поэтому я и  пытаюсь навести в этом месте порядок.

     Я стоял  совершенно ошеломленный.  Это была Лу, но  такая Лу, которой я никогда не знал и не видел. Я обернул за объяснением к Царю  Лестригонов, но за моей спиной никого уже не было.

     Смех  струился  по  ее  лицу; ее магнетические  глаза  сверкали  светом солнца. Я дрожал от неописуемого волнения. Здесь была неразгаданная загадка. Или - не  было ли это, случайно, ответом на  загадку - на все  мои загадки - загадку жизни?

     Я  пытался что-то придумать,  но  на язык  просились  самые  увечные  и неуклюжие банальности.

     - Что ты здесь делаешь? - спросил я.

     -  Творю мою Волю, разумеется, - последовал ответ, и ее глаза сверкнули солнцем, бездонные, как само море.

     - Нет у тебя иного права, как творить свою Волю, - процитировала она. - Делай так, и никто другой не скажет тебе нет.

     -  О,  да, -  отозвался я не  без  раздражения.