1 ноября

Воля завещателя уже известна. Из присланной мне копии следует, что имение, в сущности очень небольшое, унаследовала я. По словам отца, оно приносит самое большее тысяч шесть гульденов дохода в год, а это ведь пустяк.

Зато значительные суммы покойный завещал бедным родственникам, пожертвовал на школы, учредил разные фонды вспомоществования, сделал дарственные записи, неведомо в чью пользу, которые скорей всего расхитят распорядители или раздадут по своему усмотрению своим прихлебателям.

В имении нет даже приличного дома, покойный всю жизнь прожил в обветшалом, крытом соломой флигеле. Старуха экономка стряпала ему еду в горшках, а единственный слуга и лошадьми правил, и сапоги чистил. Скупость его доходила до крайности, иначе не скопил бы он трехсот тысяч на пресловутую благотворительность.

Попытка оспорить завещание, говорит папа, успехом не увенчается и только введет меня в лишний расход. Но я удовольствуюсь и этим.

Сегодня папа привел ко мне какого-то косоглазого субъекта (как оказалось, он шляхтич) в потертом фраке; у него трубный голос и странная манера перемежать свою речь смехом. Он хочет арендовать мое имение и предлагает шесть с половиной тысяч, но с условием, что я подпишу с ним контракт на двенадцать лет. Его предложение застигло меня врасплох, и я попросила подождать до завтра. Вечером шляхтич предложил уже семь тысяч, — так ему не терпится поскорей заключить контракт и уехать восвояси. Отец настаивает, чтобы я соглашалась. Судя по тому, как он распорядился своим достоянием, следовать его совету было бы с моей стороны опрометчиво.

2 ноября

Съездила к Юзе, — у ее мужа репутация делового человека. Он обещал в течение дня навести справки и к вечеру дать ответ. Дома отец встретил меня попреками, что я, дескать, не доверяю ему, и заклинал немедля соглашаться.

Хорошо, что я проявила осмотрительность: по словам Юзиного мужа, можно запросить восемь тысяч. Что я и сказала пану Конопке; он страшно возмутился, бил себя кулаком в грудь, два раза хватался за шляпу, но, видя, что я твердо стою на своем, в конце концов согласился на мои условия. Папа сердится, но не беда, он отходчив.

В будущем, когда Сулимов перейдет ко мне, благодаря дядюшкиному наследству я смогу очистить его от долгов и тогда не буду ни от кого зависеть. И все-таки мою жизнь надежней обеспечивает пенсион, который выплачивает мне советник. Но какой дорогой ценой досталось мне это…

Хорошо бы весной куда-нибудь поехать, но только, упаси боже, не в Италию… Один доктор рекомендует Спа, другой — Эмс, третий — Остенде. А меня тянет в Париж. На зиму вернусь во Львов. Папа по-прежнему стоит за Вену. Но там видно будет. В одном он без сомнения прав: a la longue выдержать во Львове трудно, — жизнь здесь достаточно монотонная, одни и те же примелькавшиеся лица, круг знакомых узкий и к тому же малоинтересный, в общем — скука!

Впрочем, я сама толком не знаю, чего хочу: мне все надоело. От Юзи и ее мужа в городе узнали, что я получила наследство. Я сразу это заметила по преувеличенной любезности холостых мужчин.

Вечером папа объявил, что завтра познакомит меня с настоящим денди. Интересно, что он из себя представляет.

3 ноября

Вышеозначенный денди в самом деле оказался занятной личностью. Более самоуверенного человека мне не доводилось встречать. Папа говорит: это цвет нашей молодежи. Надо было видеть, как он вошел в комнату, в какой картинной позе сидел, — я и не подозревала, что можно так беззастенчиво интересничать.

Все-то он знает, всюду бывал, со всеми на короткой ноге князей и баронов иначе как уменьшительными именами не называет, к месту и не к месту поминает о своих поместьях, словом, хвастун, каких свет не видывал.