Симфония зяблика в золотой дождик. Гад ползет и сверлит душу такими мыслями: «С февраля не получаю мыла, а все Уткина! вот поеду в Смоленск, упеку эту Уткину. Подам заявление…», подробно сочиняется заявление и жалоба, что меня не ввели в план снабжения.

Часто я и прежде ловил мысли этого гада, когда слышал хорошую музыку. Может быть, потому и гад теперь, что душа слушает музыку.

«Все тяжелое мира вещественного и все злое мира нравственного». (Письма об изучении природы. Герцен.)

«Сильная натура умеет выпутаться из затруднительных обстоятельств, умеет похоронить милое себе и, оставаясь верною ему, идти на новое действование и на новые труды; а слабые натуры теряются в своем плаче об утрате, хотят невозможного, хотят прошедшего, не умеют найтись в действительности и, как этрурийские жрецы, поют одни похоронные песни, не имея силы разглядеть новой жизни и брачных гимнов ее». (Письма об из. природы. Герцен.)

«Света не было бы, если б не было тьмы, или, если б он и был, то, беспрепятственно рассеиваясь, что освещал бы он? Но свет сам собою ставит тьму, тоска безразличности стремится к различению; на этом основана вечная потребность быть чем-нибудь; в этой потребности раздвоения проявляется Я, то есть субъективность природы». (Яков Бёме.)

«То, что было страданием во тьме, расцветает наслаждением в свете; все, что было страхом, ужасом, трепетом, станет криком радости, звоном и пением… Зло — необходимый момент в жизни и необходимо-переходимый… без зла все было бы так же бесцветно, как бесцветен был бы человек, лишенный страсти; страсть, становясь самобытною, — зло, но она же инстинкт энергии, огненный двигатель… Зло враг самого себя, начало беспокойства, беспрерывно стремящееся к успокоению, то есть к снятию самого себя…»

«Положительные науки имеют свои маленькие привиденьица: это силы, отвлеченные от действий, свойства, принятые за самый предмет, и вообще разные кумиры, сотворенные из всякого понятия, которое еще не понято: exempli gratia — жизненная сила, эфир, теплотвор, электрическая материя и проч.». (Пис. об изуч. прир.)

Последние русские символисты, даже те, которые брали материалы из русской этнографии и археологии (Ремизов), лишились восприятия действительной жизни и страшно мучились этим (В. Иванов, Ремизов). Непосредственное чувство жизни своего (страстно любимого) народа совершенно их покинуло. И всегда символисты меня этим раздражали, и был я с ними потому, что натуралисты-народники были мне еще дальше. Мне всегда казалось, что для художественного творчества нужно, во-первых, заблудиться в себе до того, чтобы, вдруг нечаянно выглянув из себя, увидеть нечто вне себя и, временно поверив этому внешнему миру, отдаться ему, и потом, во-вторых, путем художественной работы передать другим, рассказать, как сон. Итак, в основе должна быть находка, предполагающая искание с верой в существование действительной жизни (реализм). Основание находки в вере своей, что это не я. Так что «блуждание» есть как бы процесс бессознательного творчества, и сила находки заключается в бессознательности: куда-то, зачем-то влечет… я называю силой — уверенность в существовании находки; сила ее бывает так велика, что довольно продолжительное время можно без вреда для нее осознавать, вычитывать о ней книги, выписывать находящиеся выдержки, изображать; но можно и переосмыслить до того, что находка раздвоится: останется на одной стороне остов (т. е. вещь, ничего особенного из себя не представляющая и всеми видимая, обыкновенная), а на другой свое представление о ней, т. е., как это мне показалось, в таком случае пропадает творческий жар, который кажется теперь наивным пережитым состоянием. Так некоторые и всю свою жизнь засмысливают и остаются ни с чем.