Сила бессознательности (втемную — пари) заключается в том, что на время «я» делается не «я», а часть мира вне меня, т. е. природы и общества, в это время через мое отсутствующее «я» и показывается нечто реальное, которое потом возрожденное «я» встречает «находкой». Вопрос в том, как и откуда вновь обретается «я» (хлыст: бросьтесь в чан и воскреснете вождями народа), и еще вопрос: как отрешиться от «я» и броситься в темную. Оба вопроса решаются при уверенности… т. е. так это должно происходить: Я высшее, имеющее с Мы и Мир равенство, отличное от них только малым, разумным «я», отдает это малое «я» в полной уверенности, что оно возродится; ведь в большом Я существует малое, и там оно все понятно, а трагедия заключается в невозможности малым «я» постигнуть большое. Так выходит, что Я возрожденное есть Мы.

Я стихийное (большое), из него выходит Я сознательное (малое), и, в конце концов, Я стихийное переходит в Мы.

Сознательное «я» для того и существует, чтобы перетворить стихийное Я в Мы. Так что гибель Я сознательного (малого разумного) предопределена, и у Христа она возводится в сознание (смертию смерть): сознательная смерть для спасения души и воскресения. Эта смерть (страдание) и есть единств, путь выхода сознат. из себя, другой путь: страсть.

Если бы художественное творчество захватило весь дух и всю плоть человека, то оно бы стало религиозным, и все отличие худ. тв-а состоит в том, что оно целиком не захватывает человека («как художник и как человек»), но в своем кругу, в своей частице плоть и дух художника имеет судьбу, одинаковую с религиозным творчеством, т. е. с творчеством жизни.

Истинное худож. творчество должно знать свое место и не становиться на место действия жизни, не становиться тем, что делает одна религия (дело жизни) (как у Ничше, Гоголя, Толстого).

Художник должен быть скромен, потому что свет его, как лунный, только исходит от солнца, но сам он не солнце.

Черт творчества — такое существо, которое берется не за свое дело (Черт Гоголя).

Черти бывают разные, начиная от маленьких попрыгунчиков, кончая демонами, вполне симулирующими дело жизни. Но, в конце концов, те и другие и третьи, все они делают не свое дело.

Сознание, что делаешь свое дело, — вот счастье и награда художника, и это есть добро, а не свое дело — несчастие, зло. Большие художники часто берутся за религию, а малые за публицистику. Толстой хорошо сделал, что отрекся от себя как художника, а Гоголь влип, как дурень, со всем своим художеством в религию.

В деле жизни многие берутся не за свое дело, и так порождается индивидуализм как начало, враждебное личности.

Личность может быть очень маленькая, но она всегда цельная и представительная, а индивидуальность всегда — дробь.

Истинный человеческий коллектив имеет одно лицо — это есть личность, тогда как коллектив Легиона не имеет лица. Безличный коллектив есть Легион индивидуальностей (бесы).

Так ясно подхожу я к критике нашего коммунизма: принудительный коллектив есть Легион. Но я ставлю себе вопрос — мое отвращение к этому коммунизму исходит от высшего Я, т. е. от сознания истинного коллектива, или же вся критика исходит от моего неудачного жизненного положения. Веда я чувствую, что если бы наш коммунизм победил весь свет и создались бы прекрасные формы существования, — я бы все равно не мог бы стать этим коммунистом.

Что же мешает?

1) отвращение к Октябрю (убийство, ложь, грабежи, демагогия, мелкота и проч.).

Разбираю это первое, т. е.