«Попы» на опушке леса все повернули головы свои, маленькие солнца — золотые как солнца с белыми лучами — на юго-восток…

Цветы эти совершенно как солнце, золотые с белыми лучами, они, правда, до того просто подражают солнцу, что как будто их дети вырезают ножницами из бумаги, и так их много, и так они всюду в пору Петрова дня, что зовут их не солнцами, а попами («Попик, попик, выгони коровку!»).

Спирея пахнет медом с примесью чего-то не неприличного, а порочного. Сегодня я захотел понюхать это и вспомнить, но внутри каждого белого попика — цветка было по два-три больших зеленых жука («шпанские мухи»).

Молодая женщина несла в руке какой-то фунтик. Старая женщина издали заметила фунтик и думала: «Откуда фунтик, если ничего нигде нельзя купить, разве дают где-нибудь?» Поравнявшись с молодой женщиной, она спросила:

— Дают?

Молодая очень серьезно бросила:

— Нигде ничего не дают.

Бострем и сова.

«Б» в живописи имя совсем неизвестное, потому что один известный художник однажды бросил имя свое, взял это Б. и скрылся. Время от времени он писал картины, но не выставлял их, а дарил друзьям, а кормился разного рода занятиями, ничего не имеющими общего с искусством. Он написал мне сову с особенным взглядом древней мудрости. Простодушные, ничего не понимающие в искусстве люди принимают ее за Маркса и ничего не говорят, а если обратят внимание и они вдруг поймут, то всегда говорят: «А я думал, это Маркс». Люди образованные, напротив, непременно восхищаются, правда, чрезвычайно эффектной, неожиданной и колоритной картиной. Ищут имя, но его нет: имя свое художник бросил давно и не подписывает.

— Кто это писал? — спрашивают. Я называю это никому неизвестное имя «Б» и говорю:

— Вы знаете этого художника?

— Ну да, конечно… — обыкновенный ответ.

Самые осторожные говорят:

— Имя слышал, конечно, но…

Никто не отвечает:

— Нет, я такого художника не знаю.

Это потому, что образованный человек должен все знать.

Политпросвет. В нашем большевистском социализме не то страшно, что голодно и дают делать не свое дело, а что нет человеку сокровенного мира, куда он может уходить, сделав то, что требуется обществом. На этом и попадались те усердные старатели из интеллигенции, истинные «попутчики», которые легкомысленно пользовались давно пережитым 1 нрзб. тех рабов, которые в прежнее время выслуживались и получали грамоту вольности. Они того не разумели, что против того темного времени рабства социализм далеко ушел вперед и обладает какой-то мало понятной способностью видеть раба насквозь. Попутчики этого не учли и, после того как отдали свои силы, были просвечены и грамоту вольности не получили.

О просвечивании. Этот ничтожнейший человек — полит-вошь, наполнивший всю страну, в своей совокупности и представляет тот аппарат, которым просвечивают всякую личность.

N в сущности стоит на старой психологии раба, конечно, утонченнейшего: он очень искусно закрывается усердной работой, притом без всякой затраты своей личности: это не выслуга. Конечно, он в постоянной тревоге, чтобы его не просветили, и в этой тревоге и заключается трата себя, расход: легко дойти до мании преследования, тут весь расчет в отсрочке с надеждой, что когда-нибудь кончится «господство зла».

Я спасаюсь иначе. Мне хочется добраться до таких ценностей, которые стоят вне фашизма и коммунизма, с высоты этих ценностей, из которых складывается творческая жизнь, я стараюсь разглядеть путь коммунизма и, где только возможно, указать на творчество, потому что если даже коммунизм есть организация зла, то есть же где-то, наверно, в этом зле проток и к добру: непременно же в процессе творчества зло переходит в добро.