— Кто?

— С Новым годом, — говорит на том конце Доррит, хихикая в трубку.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Строгая изоляция в Бралькатрасе

Все утро я избегаю подходить к телефону.

Я знаю, что нужно поступить так, как положено. И чем раньше ты поступаешь, как положено, тем лучше. Ты перешагиваешь через препятствие, и тебе больше не о чем беспокоиться.

Но кто так поступает в реальной жизни? На деле ты откладываешь, потом сидишь и думаешь об этом, потом еще раз даешь себе отсрочку, снова думаешь, пока муха не вырастает у тебя в голове до размеров слона. Да это же просто телефонный звонок, говорю я себе.

Но находится громадное количество невероятно важных вещей, которыми я просто обязана озаботиться, прежде чем сделать звонок. Например, совершенно необходимо помыть пол в комнате над гаражом. Там я и нахожусь, одетая в жакет из овечьей шерсти, накидку из меха норки и пушистые варежки. Накидка принадлежала бабушке, она сделана по тогдашней ужасающей моде, — шкурки животных с каждого конца венчают головки и маленькие лапки несчастных животных. Я прикладываю головки норок друг к другу и делаю вид, словно они умеют разговаривать:

— Привет.

— Как дела?

— Не очень здорово. Кто-то отрезал у меня хвост и задние лапы.

— Гм… Кому нужен хвост, хотела бы я знать?

Я нашла накидку, когда рылась в старой коробке, набитой вещами бабушки. Помимо накидки в коробке оказалась целая россыпь прекрасных фантастических старых шляп, с вуалями и перьями. Я надела одну из них и спустила вуаль себе на нос. Сделав это, я представила, как иду по Пятой авеню в «Плаза» на завтрак и по дороге останавливаюсь перед витриной «Тиффани».

Не снимая шляпы с головы, я отставляю в сторону еще несколько коробок. Я что-то ищу, но не знаю что. Когда найду — узнаю.

В нос бьет запах плесени, идущий от старых картонных ящиков. Я открываю один из них, на боку его красуется полустертый логотип производителя консервированной кукурузы «Дель Монте». Бабушка всегда называла себя «великой читательницей», хотя ее пристрастия ограничивались романами на любовную тему и греческой мифологией. Летом мы отдыхали в ее коттедже у моря. Я вместе с ней жадно читала романы, проглатывая их, словно пирожки, и думала о том, как однажды стану писательницей. Я пролистывала книги до конца и разглядывала фотографии авторов с высокими прическами, возлежащих на шезлонгах или кроватях с балдахинами. Эти женщины-писательницы, я знала, были фантастически богаты, в отличие от героинь их романов, зарабатывали деньги самостоятельно, не нуждались в мужчинах, которые могли прийти им на помощь. Мысль о том, чтобы примкнуть к рядам этих писательниц, наполнила меня возбуждением, почти сексуальным, таким пугающим. Еще бы, если женщина способна позаботиться о себе, зачем вообще ей мужчина? Захочет ли она делить с ним кров? И если ей не нужен мужчина, какой женщиной она будет? Да и вообще, останется ли она женщиной? Ведь если ты — женщина, в сущности, все, что тебе нужно, — это мужчина. Кажется, мне было тогда около восьми лет, может быть, десять. Хотя, может, и двенадцать. Вдыхать запах этих старых книг — все равно это дышать тем же воздухом, которым я дышала в детстве. С тех пор я усвоила одну вещь: не важно, что происходит, но мне, вероятно, мужчина нужен будет всегда. В этом, наверное, есть что-то жалкое?

Я закрываю ящик и перехожу к следующему. И вдруг нахожу то, что искала: старую прямоугольную коробку с пожелтевшими краями. В такие укладывают мужские рубашки в прачечной. Снимаю крышку, вынимаю старую толстую тетрадь и открываю ее на первой странице. На ней моей детской нетвердой рукой написано: «Приключения Пинки Уизертон».

Старая добрая Пинки! Я придумала ее, когда мне было шесть.