Но вы и сами такие же, как Прометей, и так же, как он, вечно твердите: «Почему не я, почему не мы?» Вы не можете смириться с тем, что вы не цари, а всего лишь родственники царей…

В общем, этот трибун, заседая у меня в совете, постоянно старался извинить ваши ошибки и раздуть мои, вечно вас защищал и требовал для вас преимуществ. Чего я только не выслушал от него после войты с гигантами!

— Потише, потише, братец! — восклицал я. — Проявляя излишнюю мягкость, я шел навстречу твоим пожеланиям. Ты ведь сам поощрял человеческих дев к соитию с гигантами, думая увеличить людскую силу. Если кто-то и виноват, то мы оба… Так не будем же взваливать друг на друга ответственность, которая на самом деле принадлежит одним лишь Судьбам; лучше оцени мои усилия, предпринятые ради четвертой расы. Я породил сыновей, которые трудятся исключительно на благо людей. Гефест готовит им металлы и орудия; Аполлон учит видеть красоту мира и воспевать ее; Гермес без устали подбрасывает новые изобретения и открывает незримое.

Но так ли уж был доволен Прометей, видя, как вами занимаются другие боги?

— Люди несчастны, — настаивал он, — ничто из того, что ты и твои сыновья им даете, не избавляет их от недугов тела и души, которыми они удручены, от бремени тяжкого труда, от страхов, растерянности, от старческой немощи. Уран создал их для совершенного счастья. И ты, когда взял власть, обязался возродить творение Урана. Пора сдержать слово.

Тут он меня задевал за живое. Умел пересыпать свои упреки хвалебными словами. Просьбы льстеца настораживают. Но как благосклонно не прислушаться к тому, кто нас бранит, что мы отрекаемся от собственного величия и недооцениваем свое могущество?

— Ладно, — сказал я в конце концов. — Я исполню твои пожелания.

У врат Олимпа, по обеим сторонам входа в мой дворец, стоят два сосуда: один, из белого мрамора, содержит все хорошее, другой, из черного, — все плохое.

Каждое утро мойры ждут меня на пороге, чтобы сообщить о жизнях, которым предстоит родиться в этот день, — о жизнях нищих, царей, городов и народов. Тогда я запускаю руку поочередно в оба кувшина, достаю что-либо и передаю мойрам. А они из этого прядут ваши судьбы.

Некоторые вам говорят, что я, бывает, достаю только из сосуда с добром и тогда судьба получается целиком хорошей, а в другой раз достаю только из сосуда со злом и тогда судьба выстраивается исключительно неудачно. Нет, дети мои, ничего подобного. Вопреки этому мнению, хорошее и дурное, несчастное и счастливое всегда уравновешиваются на весах ваших дней, и нить мойр для каждого из вас одинаково свита из белой и черной шерсти. Вам ведь неведомы горести человека, который кажется щедро одаренным; он один знает, сколько ему выпало страданий. Так же вы не знаете, какие светлые радости озаряют самые убогие, на ваш взгляд, жизни. Богач, потерявший три драхмы, может испытывать тысячи мук, а бедняк, получивший осьмушку обола, — наслаждаться счастьем. Живущий во дворце, что инкрустирован слоновой костью, эбеновым деревом и перламутром, задергивает занавеси, чтобы солнце не испортило его сокровища, и лишает себя тем самым ласки света. Наслаждение не обязательно обитает на ложе самых красивых женщин. Одна изводит себя печалью, потому что бездетна; другая тоже изводит себя, потому что у нее непутевый, или неблагодарный, или глупый сын. Даже уродливый, даже больной человек может испытывать временами от одного того лишь, что живет, счастье, ускользающее от тех, чье тело здорово и всегда служит желаниям. Прежде чем завидовать кому-либо из себе подобных, дождитесь, чтобы он окончил свои дни, или же разузнайте, каким было его детство! За счастье неизбежно надо платить — или до, или после.