Кащеев проводил капитана.

Допив последнюю, поднялся Джексон.

Дядя Эля принялся убирать со стола. Он хотел свалить остатки пищи в ведро, но Алекс сложил все в кастрюлю и вышел на улицу кормить собак. Дядя Эля вышел следом подышать свежим воздухом.

Алекс свистнул, и со всех концов поселка к нему устремились темные тени. Собаки обложили его полукругом в ожидании еды. Он кидал им кусок за куском.

— Вы заметили, — спросил Алекс, — здешние псы всегда голодные?

— Знаю. Они упряжные. А каюры упряжных собак кормят раз в день — чтобы не жирели и хорошо работали. У жирных псов одышка, и они плохо бегают, плохо тянут нарту.

— Не знаю, я этого не пойму. Вот голодный человек разве будет хорошо работать? Так же, наверное, и собака…

— Каюрам виднее. Это их собаки. Не лезьте со своим уставом… Опыт содержания упряжек накапливался столетиями, молодой человек, ничего нового здесь вы не придумаете.

— А вы при возможности все-таки подкармливайте собак, — упорствовал Алекс. — Вот индийцы считают, что после смерти их души переселяются в собак. Как знать, может, сейчас вы не вожака кормите, а Рабиндраната Тагора, а?

— Я об этом не думал. У меня и так голова идет кругом.

— А вы думайте. Чаще думать никому еще не вредило.

— Послушайте, Алекс, что сегодня с вами? Какая собака вас укусила? Идемте ко мне, у меня есть чего выпить!

— Успеем… я хочу прогуляться.

— Ну, пока… заходите. Хорошенькая это идея с переселением душ! Прямо переселяются?

— Ну да. И на этот счет не может быть двух мнений. Даже от Академии наук не было протестов. А раз ученые молчат — значит, соглашаются.

— А куда ученые переселяются?

— Это уж смотря кто что открыл и кто как свою жизнь прожил. Вообще-то они все праведники, значит, во что-нибудь благородное, возвышенное, в слона например.

Была темная весенняя ночь. С моря потянул ветерок, но снег давно подтаявший, тяжелый, и поземки не было. Ярко светили звезды, но луна еще находилась за большой тучей. Сильный низовой ветер — к пурге, это Алекс хорошо знал. Он смотрел на небо, ждал, когда уйдет туча, выйдет луна и станет совсем светло. Шел он не спеша по берегу к туше кита, чтобы оттуда подняться в гору к зданию почты, самым коротким путем.

Туша кита была уже разделана. Аккуратные кирпичи сала лежали вокруг. Мясо за день успели увезти на звероферму. Нетронутой, в общем-то, осталась только голова. Алекс смотрел на скелет морского исполина и думал о бренности существования, о прошедшем дне — таком удивительном и странном.

Из-за тучи выглянула луна, стало очень светло, и вдруг рядом с китом он увидел большую тень человека. Алекс подошел поближе. Он узнал Карабаса. Улыбнулся.

— Ну как голодание? — спросил он.

— Да так как-то… — Карабас хотел развести руками, но не мог и потупил глаза. В руках у него была вырезка — килограммов пять китовой грудинки.

— Нарушаем режим? При таком питании не ждите похудания.

— Да чего уж… — вздохнул Карабас, — праздник все-таки. У всех праздник, а я что ж? Идемте, котлет наделаем…

— В следующий раз. Я уже праздновал.

Они разошлись.

Грустный Карабас шел медленно, прижимая мясо к груди. Он размышлял о том, что неплохо бы пригласить кого-нибудь на ужин, но ведь все пьющие, а он нет, и ему будет нехорошо с пьяным человеком. Он живо представил себе абстрактного пьяного человека — говорливого, шумного, с красными глазами. Совсем грустно стало одинокому Карабасу.