С серьезным видом Лайлани доела вторую порцию пирога, с таким серьезным, словно ела не для того, чтобы утолить собственные потребности или желания, а в память о том, кто не мог разделить с ней эту трапезу, в память о мальчике с сильным врожденным дефектом таза и вывернутыми тазобедренными суставами, мальчике, который ходил в ортопедическом ботинке, брате, который, наверное, любил яблочный пирог и чью память приходилось кормить из-за его вынужденного отсутствия.

Замерцал огонек, что-то зашипело, змейка дыма поднялась над восковой лужицей: одна из свечей догорела, и темнота без промедления придвинула свой стул поближе к столу.

ГЛАВА 16

Стрельба, но и сосиски. Охотники рядом, но хаос помогает уйти от них. Вокруг враждебность, но впереди надежда на спасение.

Даже в самые темные моменты жизни свет присутствует, если верить, что он есть. Страх — яд, вырабатываемый рассудком, смелость — антидот, который всегда наготове в душе. В неудаче заложено зернышко, из которого вырастет будущий триумф. Надежды нет у тех, кто не верит в разумность существующего порядка вещей, но те, кому виден глубокий смысл в каждом из приходящих дней, живут в paдости. Если тебе противостоит превосходящий силой противник, ты обнаружишь, что пинок в половые органы — очень эффективное средство борьбы.

Это и многое другое — премудрости из «Большой книги практических советов мамы для преследуемого подрастающего хамелеона». Книга эта, разумеется, нигде не опубликована, но он может видеть ее страницы, словно это реальная книга, ничем не отличающаяся от прочитанных им, главы и главы полезных рекомендаций, за которыми давшийся дорогой ценой жизненный опыт. Его мать прежде всего — его мать, но при этом и символ сопротивления угнетению, почитаемый во всем мире, глашатай свободы, учение которой, как философия, так и практические советы выживания, передавалось от верующего к верующему, точно так же, как народные предания, которые рассказывали и пересказывали у костров и очагов, сохраняя и пронося их сквозь столетия.

Кертис надеется, что ему не придется пинать кого-либо в половые органы, но он готов и на это, если не будет другой возможности выжить. По природе он скорее мечтатель, чем человек дела, скорее поэт, чем воин, хотя надо очень постараться, чтобы увидеть что-то поэтическое или воинственное в прижимании к груди пакета с сосисками, в забеге на корточках, в отступлении с поля боя, грохочущего у него за спиной.

Вокруг и под разделочными столами, мимо высоких стоек с открытыми полками, уставленными посудой, укрываясь за кухонным оборудованием неизвестного ему назначения, Кертис пусть не прямо, но целеустремленно продвигается к дальнему концу кухни, в направлении, с самого начала указанном ему работающими здесь людьми.

Но никто из работников более не хочет служить гидом. Они слишком заняты поисками убежища, расползаются по полу в разные стороны, словно солдаты, внезапно попавшие под обстрел, бормочут молитвы, каждый преисполнен решимости уберечь собственную задницу, которую когда-то его мать заботливо присыпала тальком.

Помимо грохочущих выстрелов, Кертис слышит посвист свинцовых пуль. Они со звоном отлетают от металлических поверхностей, с чавканьем вгрызаются в дерево или пластик, булькают, пробивая полные кастрюли, гудят, пробивая пустые. Взрывается разбиваемая посуда, возмущенно скрежещут потревоженные металлические стойки, шипит быстро испаряющийся из пробитых труб ядовитый охладитель, словно зритель, недовольный игрой этого сборища бесталанных музыкантов. Возможно, поэтическая сторона Кертиса все-таки дает о себе знать даже в разгаре сражения.

Агенты ФБР обычно не применяют оружие первыми, следовательно, инициаторами стрельбы выступили ковбои. И эти двое мужчин не схватились бы сразу за оружие, если б не знали, что федеральным агентам нужны именно они.

Такое развитие событий более чем удивительно. В круговерти происходящего Кертис еще не может в полной мере осознать, что сие означает.