Вновь закрыв глаза и обратив лицо к пышущим смертью небесам, Микки ответила:

— Знаешь, я и не собираюсь жить вечно.

— Почему?

— Может, ты не заметила, но никто столько не живет.

— А я, возможно, буду.

— Это как же?

— Чуть-чуть инопланетной ДНК.

— Да, конечно. Ты чуть-чуть инопланетянка.

— Еще нет. Сначала мне надо войти с ними в контакт.

Микки вновь открыла глаза и, щурясь, уставилась на фанатку НЛО.

— Мне бы только дотянуть до моего следующего дня рождения, а потом путь открыт. — Девочка двинулась вдоль забора, к тому месту, где один его пролет полностью лег на землю. Перебралась через штакетины и направилась к Микки. — Ты веришь в жизнь после смерти?

— Я не уверена, что верю в жизнь перед смертью, — ответила Микки.

— Я сразу поняла, что ты — самоубийца.

— Я не самоубийца. Просто острю.

Даже по траве девочка шла неуклюже.

— Мы арендуем соседний трейлер. Только что въехали. Меня зовут Лайлани.

Когда девочка приблизилась, Микки увидела, что на ее левой ноге поблескивает металлом сложный ортопедический аппарат, от щиколотки до нижней трети бедра.

— У тебя гавайское имя? — спросила Микки.

— Моя мать малость ку-ку насчет всего гавайского.

Лайлани была в шортах цвета хаки. В правой ноге Микки не заметила ничего необычного, зато левая, в металле и подложках, показалась ей деформированной.

— По правде говоря, — продолжила девочка, — Синсемилла, это моя мать... вообще немного чокнутая.

— Синсемилла? Это же...

— Сорт марихуаны. Может, в юрском периоде ее звали Синди, Сью или Барбара, но с тех пор, как я ее знаю, она — Синсемилла. — Лайлани уселась на отвратительный оранжево-синий парусиновый стул, такой же древний, как блевотно-зеленый шезлонг Микки. — Этой садовой мебели давно пора на помойку.

— Кто-то отдал ее тете Дженеве за так.

— Им следовало приплатить за то, что она ее взяла. Так или иначе, Синсемиллу как-то раз отправили в психушку и прострелили ей мозги то ли пятьюдесятью, то ли сотней тысяч вольт, но это не помогло.

— Негоже тебе так говорить о собственной матери.

Лайлани пожала плечами:

— Это правда. Я бы не смогла такого придумать. Более того, ей прострелили мозги несколько раз. Наверное, если бы они сделали еще одну попытку, у Синсемиллы развилось бы привыкание к электричеству. Но даже теперь она по десять раз на день сует пальцы в розетку. Она из тех, кто стремится к чему-то привыкнуть, но человек хороший.

И хотя небо по-прежнему напоминало раскаленную духовку, хотя тело Микки блестело от пота и пахнущего кокосом крема от загара, она вдруг напрочь забыла про солнце.

— Сколько тебе лет, девочка?

— Девять. Но я не по летам развитая. Как тебя зовут?

— Микки.

— Это имя для мальчика или мышонка. Наверное, тебя зовут Мишель. Большинство женщин твоего возраста зовут Мишель, Хитер или Кортни.

— Моего возраста?

— Я не хотела тебя обидеть.

— Я — Мичелина.

Лайлани наморщила носик.

— Это круто.

— Мичелина Белсонг[3].

— Неудивительно, что у тебя возникли суицидальные мысли.

— Отсюда... Микки.

— Я — Клонк.

— Ты кто?

— Лайлани Клонк.

Микки склонила голову набок, скептически нахмурилась:

— Не уверена, что мне следует верить хоть одному твоему слову.

— Иногда в именах — судьба. Взгляни на себя. Сладкозвучные имя и фамилия, сложена, как модель... если не считать всего этого пота и припухшего с похмелья лица.