|
Он покосился на Элис и увидел, что она вновь уничижительно хмурится. В последующем двухминутном эпизоде жена Грэма поочередно сыграла удивление, гнев, презрение, сомнение, недоумение, раскаяние, панику и по второму кругу — гнев. Это был эмоциональный эквивалент ускоренной погони. Кроме того, ей хватило времени дотянуться до телефона на тумбочке у кровати, тем самым на краткий миг явив свои обнаженные плечи тем из двадцати шести зрителей в «Холлоуэй-Одеоне», чье зрение не помутилось от одновременного выкуривания двух сигарет. Затем она исчезла с экрана, как, без сомнения, и из памяти любого помощника режиссера, занятого подборкой актеров, который по обязанности вынужден был просмотреть фильм. Когда они вышли из кинотеатра, Грэм все еще улыбался про себя. — Так это была она? — спросил он Элис. — Что было что? — ответила она с педантичной серьезностью. Ну, во всяком случае, какую-то часть характера она унаследовала от него. — В том кадре было здание школы? — Какой школы? — Да твоей же, конечно. — Почему ты решил, что это была моя школа? А! Гм-гм. — Я думал, Элис, что мы пошли в кино из-за нее. Из-за того, что ты хотела посмотреть на свою школу. — Нет. — И снова сдвинутые брови. — Разве все твои подружки уже не посмотрели этот фильм? — Нет. Ну что же, нет, конечно, нет. — А что ты думаешь о фильме? — Я думала, что это напрасная трата времени и денег. Ни разу не стало хоть немного интересно. Смешно было, только когда проектор испортили. Справедливо. Они сели в машину Грэма и осторожно поехали к любимому кафе-кондитерской Элис в Хайгейте. Он знал, что оно ее любимое, потому что за три года свиданий с ней по воскресеньям они перепробовали все подобные кафе в Северном Лондоне. Как обычно, они взяли шоколадные эклеры. Грэм ел их пальцами, Элис — вилкой. Ни он, ни она ничего об этом не сказали — как и о ее других новых привычках, отличавших ту, которой она становилась, от той, какой она могла бы стать, если бы он не ушел. Грэм считал нетактичным упоминать о них и надеялся, что она их вообще не замечает. Нет, она, конечно, замечала их все, но Барбара внушила ей, что указывать другим людям на их дурные манеры — очень дурная манера. Проведя салфеткой по губам («Не изображай Пульверизатор В Человеческом Облике», — не уставала повторять ее мать), она заметила нейтральным тоном: — Мама сказала мне, что ты очень хочешь посмотреть этот фильм. — О? А она не сказала почему? — Она сказала, что ты хочешь увидеть Энн «в одной из… как это?., одной ее наиболее убедительных киноролей». По-моему, она сказала так. Элис смотрела на него хмуро, и Грэм рассердился, но не было никакого смысла вымещать это на Элис. — Думаю, это была одна из маминых шуток, — сказал он. (И одна из самых ее ловких.) — Знаешь что. Почему бы и нам не подшутить над мамой в отместку? Почему бы нам не сказать, что мы не смогли попасть на «По ту сторону Луны» — все билеты были проданы, и мы пошли посмотреть новый фильм про Джеймса Бонда? Уж наверное, новый фильм с Бондом как раз вышел на экраны. Казалось, и дня без них не обходилось. — Хорошо. — Элис улыбнулась, и Грэм подумал: «Нет, она все-таки пошла в меня, да-да». Но, может быть, он думает так, только когда она соглашается с ним? Некоторое время они молча прихлебывали чай, потом она сказала: — Фильм не очень хороший, правда, папа? — Да, боюсь, что так. |
